и он на миг даже забыл, зачем, собственно, распечатал одну из имитограмм, – так был восхищен созерцанием.
Это был вид столицы. Горит снимали с высоты птичьего полета, но постепенно объективы приближали вольный разлет улиц, и Север подумал, что слово «горит» на древнем жаргоне Дальнепроходцев не зря означает «колчан». Воистину, улицы этого города были подобны легким, прямым стрелам!
Но вот уже выросли в тесных – и вмиг раздвинувшихся до бесконечности! – стенах «Инда» просторные, вознесенные до небес, украшенные каменным и деревянным кружевом дома и храмы, а потом рядом с Севером и остолбенелой гостьей пошли неспешно и соплеменники его – все в одеяниях ясных, чистых, прохладных оттенков, с тем выражением самоуглубленного внимания на лицах, которые дома чудилось Северу плохо скрытой гордыней, а здесь показалось всего лишь подчеркнутой сдержанностью.
А мимо шли его друзья и знакомые, кивали друг другу, обменивались приветственными жестами, и Северу мнилось, что оттуда, из дальних далей запредельных, они приветствуют его, только его!.. Он не сдержал улыбки, когда увидел Нинну, и не смог не махнуть дружески себе самому, Северу, одетому в повседневную форму звездопроходцев: серебристо-голубую кольчугу, отчего светлые и прозрачные глаза его принимали холодновато-голубой оттенок. На плечах поблескивали золотые стрелы.
И в этот миг взор Севера упал на спасенную гостью, неподвижно стоявшую средь этого шествия дорогих его сердцу призраков.
Он спохватился: зря, пожалуй, обрушил на нее так сразу мир Горита во всем его великолепии и многолюдьи, она может еще сильнее напугаться. Но тут же заметил, что глаза ее полны вовсе не ужаса, а острого любопытства, и приветственный жест, который он послал призраку себя самого, не ускользнул от ее внимания…
…Ох, великий, великий же волхв этот Лиховид, коль чудные, самоцветные земли скатал, яблочком обратил и с собою носит. А небеса там голубые, и Тур-солнце столь же ярко горит, как здесь, и деревья роняют прохладную тень. А избы-то у них!.. Высоки – до самых облаков.
Но пуще всего поразили Зорянку сородичи Лиховида. Конечно, сородичи! Чего ж ради стал бы он в чудодейное яблочко чужинскую сторонку закатывать, с собою возить? Это Зорянка тотчас смекнула. Правда, страшилищ да чудищ, Лиховиду подобных, она в том царстве не сыскала, но отчего-то знакомой показались стать и повадка светлообразного молодца, которому приветно махнул Лиховид…
Знала Зорянка: коли ясной, лунной ночью поглядишь в чистую воду Белоомута, долго еще гладь его будет хранить твое отражение. До тех пор, пока не замутит воду кто-то другой. Тогда новое отражение будет жить в Белоомуте… потом и другое, и другое. Не так ли и здесь? Не хранится ли в наливном яблочке отражение сородичей Лиховида – и его самого, только без этой вот поганой личины?
Э, какой ни есть этот Лиховид, выходит, сыскался и ему супостат лютый. За что, за какие провинности или за какие доблести обратил он молодца-чужеземщину злой образиной, этакую жуть напустил? Ох, бедный, бедный Лиховид…
Зорянка