даже к тому, что спертый воздух давит, гнетет. Он не мог оставаться в Обиталище подолгу – веки тяжелели, голова клонилась, хотелось улечься прямо на пол, у ног Уснувших, и тоже уснуть – навек. Но было что-то, разгоняющее страх и морок. Не слухом, а словно бы всем телом, всем трепетом крови Нецый улавливал в тишине некий звук. Чуял его! Сперва именно это звучащее беззвучие пугало, но вскоре Нецый попривык.
Однако нынче он что-то никак не мог успокоиться. Чья-то стылая лапа так и прохаживалась по спине, нагоняя дрожь. Тайный, тихий ужас не покидал Нецыя, и вдруг он понял, почему! Вернулся тот самый вопрос, что поразил его еще в лесу – страшный вопрос, от которого Нецый сначала отмахивался, но больше не мог.
Коли все Уснувшие на месте, в своем Обиталище, откуда же взялся в лесу тот пришелец?!
– Что припозднилась? – спросил внучку Валун.
Она помалкивала. Говорить не хотелось: ни о погасшем огне Подаги, ни об испытании Рекой – дед взъярился бы не в шутку, а Зорянка не хотела, чтобы он ссорился с односельчанами. Тем паче опасно было говорить про Лиховида. И она отшутилась:
– На березках ветви развивала, что девки заплели. Больно небось деревам!
Несколько дней назад Зорянка и впрямь распутывала русальные венки – не только потому, чтобы облегчить страдания берез, но и чтоб оберечь подруг от лесного проклятия: озлившись, березы могли обратить глупых девок в русалок, обреченных с той поры каждое лето качаться на ими же заплетенных березовых ветвях. Так что она почти не солгала.
Но Валун лишь усмехнулся, и они опять долго молчали, пока она не сказала, чтобы упредить новый вопрос:
– Дед, а как природный колдун на свет нарождается?
Валун, отрезая сукрой от каравая, глянул из-под серых нависших бровей:
– Иль не знаешь? Девка родит девку, эта принесет третью, и тот, кто от нее народится, может на возрасте сделаться колдуном, а девка – колдовкой.
– Что ж, знать, коль у меня дитя будет, оно сможет твои чары перенять? Я же третья девка?
– И до тебя три были, – усмехнулся Валун, – да и разве ты чарами не владеешь? Мало ль я тебе открыл? Только тебе все шутки! Могла бы знаткой знать, коли не пошла б старухе Подаге служить. И к чему это? До добра ль довело?
Внучка едва не подавилась. Он что же, знает?! Дед же продолжал как ни в чем не бывало:
– А с чего это ты вдруг про дитя возговорила? Иль нашла, наконец, себе по сердцу? А, Зорянка?
Она лишь улыбнулась в ответ. Этим ласковым именем называл ее только дед. Еще раньше – матушка, да она померла. А теперь – один дед. Но даже и Валун никогда не произносил еще одного ее имени… Ведь у всякого невра их три. Всем известное – одно для людей, земное. Люди зовут ее Меда. Два другие – заповедные. Есть имя для чародейных таинств. Даже если сам человек Чарой не владеет или опасается ее, это имя может оберечь его от злых кудес – или навлечь их на него. Мало кому из чужих оно ведомо. Вот ведь вряд ли остался на земле кто-то, знающий, что потайное, чародейное имя ее деда – Атей: