rel="nofollow" href="#n_219" type="note">[219]. «Я передаю, но не создаю; я верю в древность и люблю ее», – говорил он[220].
По мнению Кун-цзы, хаос настоящего сказывался даже на значении слов:
Если имя неправильно, то слово противоречит делу, а когда слово противоречит делу, то дело не будет исполнено, а если дело не будет исполнено, то церемонии и музыка не будут процветать, а если церемонии и музыка не будут процветать, то наказания не будут правильны, а когда наказания будут извращены, то народ не будет знать, как ему вести себя[221][222].
Подбор верных имен и слов был очень важен: Китай создал одну из великих ранних письменных культур, причем она сохранилась до нашего времени (что мало кому удавалось). Древнейшие памятники китайской письменности, датируемые по крайней мере примерно 1200 г. до н. э., были сделаны на черепашьих панцирях и костях животных – это так называемые гадальные кости, которые использовались для предсказания будущего (похожие методы прорицания изучал Ашшурбанипал в Месопотамии)[223]. Возможно (хотя так и не доказано), что Китай изобрел письменность независимо от Месопотамии и Египта, хотя сама идея создания кода для фиксации языка вполне могла быть заимствована из Месопотамии. Но китайская система письма была определенно уникальной. Слова не делились на отдельные звуки, как в алфавитном письме; скорее понятия и предметы получали собственные обозначения, которые постоянно усложнялись и увеличивались в количестве. Современная китайская письменность выросла непосредственно из этих древних ростков и до сих пор успешно сопротивляется натиску алфавитного письма.
Древнейшие китайские надписи были сделаны на фрагментах бычьих костей или плоском нижнем щитке панциря черепахи; датируются периодом от 1600 до 1050 г. до н. э.
К эпохе Конфуция письменность вошла во многие сферы жизни, от религиозного прорицания до чиновничьей службы и создания литературного канона, в который, в частности, входила «Книга песен и гимнов» (Ши-цзин). Конфуций, принадлежавший к одной из великих литературных культур мира, вполне мог обратиться к письму (поступить так ему было бы гораздо легче, нежели Будде), но не сделал этого. Он умер, не записав ни слова из своего учения.
Но вскоре после его смерти ученики начали записывать по памяти его слова, фиксировать диалоги и целые эпизоды занятий, вопросы и ответы, из которых сложилось то, что мы теперь называем конфуцианством. Часть этих записей, вошедших в свод, получивший известность под названием «Беседы и суждения» («Лунь юй»)[224], вообще не содержит никаких высказываний: в них лишь рассказано о том, как учитель вел себя в тех или иных ситуациях и каких церемоний придерживался. «Беседы и суждения» (их называют также «Аналекты»), содержащие множество мимолетных портретов учителя в самые незабываемые мгновения его жизни, стали комплексом наставлений о том, как следует жить.
Как в случае с Буддой, эти тексты обрели большую общественную значимость, а также вдохновили подражателей. В последующих поколениях