а я наклонялась к нему в вагоне, чтобы слышать его голос в людском гаме. Я не слышала звонка и заметила, что пропустила его, только увидев на Пенсильванском вокзале таращившихся в мобильные и собравшихся в кучку Калеба, Хейли, Стэна и Крэйга.
Калеб наградил Макса выразительным взглядом. Макс ответил ему таким же и коротко качнул головой. Я не слышала слов Калеба, но слышала ответ Макса:
– Ты бросил ее там.
Сейчас я кожей ощущаю эти слова. Даже сильнее, чем раньше. Под билетами лежит поздравительная открытка по поводу дня рождения. Странно. Я подарила ее Калебу летом, спустя несколько месяцев после поездки в город на игру. Часть вещей в ящике разложена не по порядку. Можно подумать, что все в нем свалено в кучу, но это не просто хаос, а организованный хаос. Я не сразу поняла: в беспорядке Калеба есть определенная система. И если он не искал что-то лихорадочно, переворачивая в ящике вещи, то совершенно очевидно: я – не первый человек в этой комнате.
Тиканье часов в тишине кажется оглушительным. Все меняется. Под закрытую дверь за моей спиной падает тень, но уже через миг исчезает, и я не уверена, не привиделась ли она мне. Я снова оглядываюсь и, задержав дыхание, напряженно всматриваюсь в тьму под синей дверью. Мне чудится, что я здесь не одна.
Полдень воскресенья
Я стою, уставившись на закрытую дверь, слушая тикающие на стене часы. Уже полдень, я проголодалась, и с голодухи мне мерещится невесть что. То, чего нет. Комната всегда была забита едой. Словно быстрый перекус не стоил титанических усилий в виде спуска на первый этаж. Осмотрев полки, я вижу пакетик с арахисом – наверное, оставшийся с бейсбольной игры – и почти пустую коробку хлопьев. И то и другое идет в мусорку под столом.
За стопкой книг нахожу заначку Калеба: набор из мини-коробочек с разными видами хлопьев. Он опорожнял такую коробочку в один присест. Их осталось три из восьми. Пальцы дрожат. Возможно, от голода. Я выбираю свои любимые хлопья «Попе». Обычно Калеб хранил их для меня, хотя и сам любил их больше всего. «Попе» всегда доставались мне, и мое сердце разбивается, когда я вижу коробочку с ними. Эти хлопья по-прежнему ждут меня. Я открываю коробочку, переворачиваю ее и высыпаю хлопья в рот. Они покрыты медовым сиропом, и их хочется есть и есть бесконечно. Я вижу донышко коробки. Этих хлопьев никогда не бывает достаточно. Никогда они не остаются несъеденными.
Калеб любил приносить еду с собой в экзаменационные дни. Говорил, она нужна ему для мозга, для концентрации внимания. И ему это сходило с рук. Он каким-то образом убедил учителей, что его оценка зависит от того, будет ли при нем пакетик с чипсами.
Единственным местом, куда его не пускали с едой, была библиотека, поэтому тут ему приходилось особенно изощряться.
В щели под дверью темно, снизу не доносится никаких шагов. Я приоткрываю дверь и вздрагиваю от ее скрипа. В комнату просачивается теплый воздух. Держась ладонями за стены, как Калеб, спускаюсь по ступенькам вниз. Останавливаюсь у закрытой двери на втором этаже. Прижимаюсь