свою гегемонию путем замалчивания и дискредитации всех, кто не соответствует сконструированным ими социальным нормам. Достигается это посредством их стигматизации как аутсайдеров, извращенцев, неполноценных и общественно опасных. Хотя в любом обществе есть немало маргинализированных групп, не подлежит сомнению: тех, кого считают психически больными, стигматизируют особенно жестоко.
Грань между «здравомыслием» и «безумием» настолько тонка, что психически больные внушают особый страх подавляющему большинству людей, вынужденных постоянно задаваться вопросом о собственной «нормальности». Психологический стереотип восприятия психически нездоровых людей как радикально иных, неполноценных и социально опасных воспроизводит следующее наблюдение:
Распространенность психических заболеваний противоречит нашей потребности в том, чтобы душевнобольной безошибочно опознавался как некто отличный от нас самих. Нас всегда шокирует то, что они действительно такие же, как мы. В тот миг, когда мы говорим: «Они такие же, как мы», земля уходит из-под ног. Мы уже больше не знаем, где пролегает граница между нашим нормальным, надежным миром, избавляющим нас от страха, и миром, в котором таится нечто страшное, агрессивное, внушающее ужас. Мы хотим – нет, нам необходимо, – чтобы «душевнобольные» отличались от нас, поэтому вместо их реальности мы создаем мифы, изображающие их другими[57].
Новые движения и их мотивирующие контрнарративы не появляются на общественной арене спонтанно. Как правило, они зреют неравномерно и с перерывами, часто страдают от внутренних разногласий и неопределенности собственных целей. Иногда группы, протестующие против гегемонии медицинской модели в психиатрии, приобретя некоторую известность, вскоре исчезают, поскольку их членов обескураживает ничтожность результатов перед лицом сильных конкурирующих идеологий. Хотя эти движения могут развиваться урывками, им всегда предшествуют более ранние попытки услышать те же голоса. В этой связи коротко отметим, что даже так называемые «лунатики» в первых и самых чудовищных приютах для душевнобольных пытались рассказать о своей жизни.
Еще в конце XIX века женщину могли заточить в психиатрическую лечебницу за такое проявление «безумия», как неповиновение мужу. Узников этих приютов персонал и врачи методично расчеловечивали, делая большей частью объектами презрения и глумления. В этих чудовищных условиях лица, принудительно заключенные в лечебницы, были лишены малейшей возможности высказывать или записывать свои мысли. В Англии того времени любые записи больных, обнаруженные персоналом, по закону классифицировались как «безумные» и конфисковались. Помещенным в лечебницы запрещалось иметь перо и бумагу[58]. При такой практике тем более удивительно, что заключенные порой находили весьма изобретательные способы оставить письменное свидетельство о своем опыте. Гейл Хорнштейн рассказала в своей книге «Куртка Агнес»