смысла соблюдать формальности, когда они с Гароном оставались вдвоём.
Они четверо – Вержиль, Эжен, а вместе с ними принцы Клод Раймон Ламот и Фабрис Анж д`Омур, знали друг друга уже много лет. Ещё тогда, когда никто и предположить не мог, что один из них наденет августский венец, все четверо проводили вместе ночи и дни, вместе охотились и вместе пили вино.
Теперь, когда с тех времён минуло уже более десяти лет, пути всех четверых разошлись. Вержиль стал августом, так что Клод и Фабрис порядком робели перед ним. Вержиль раболепства не любил, и потому ему с каждым годом становилось с ними всё тяжелей.
К тому же у Фабриса появилась семья, у Клода – выезд первосортных коней, и в конюшне он, как правило, торчал весь день, поглаживая и расчёсывая своих жеребцов.
И только в жизни Эжена за прошедшие после войны годы не изменилось почти ничего. Он был всё так же строен, как и в двадцать лет, спина его оставалась такой же прямой, и только под глазами прибавилось морщин. Он не женился и не завёл детей, хотя придворные дамы и поглядывали ему вслед с тоской. Всё, на что хватало Эжена – это несколько дней. Женщины надоедали ему в тот же момент, когда он получал над ними полный контроль.
У него не прибавилось ни ума, ни друзей, зато и терять ему было нечего – и потому Эжен так и не узнал, что такое страх от людей или страх потерь.
– Я не об этом, – Вержиль усмехнулся и легонько толкнул его в плечо, в очередной раз за вечер нарушая этикет, будто силился доказать самому себе, что пропасти, пролёгшей между ними – нет. – Я об этой северной пташке.
Эжен взмахнул напоследок шпагой и провёл кончиком пальца по лезвию, проверяя, не затупилось ли оно. Затем тоже бросил оружие на стойку для мечей и подошёл к окну, из которого открывался чудесный вид на партер.
– Скажу, что вы ещё намучаетесь с ней, монсеньор. Девчонка не так проста, как хотели бы того вы или Рудольф. Она доставит много проблем.
– Опять не то, – поморщился Гарон, – я спрашиваю, что лично ты думаешь о ней. Как думаешь… В постели она так хороша, как шуршат языки придворных дам?
Эжен надломил бровь и насмешливо посмотрел на него.
– Очень странный вопрос, монсеньор. Уж не влюбились ли вы в неё?
– Я – нет, – твёрдо ответил Гарон, – а ты? – с тенью надежды в голосе спросил он.
– Помилуйте, да что тут любить? Я пока не так далеко зашёл в искусстве любви, чтобы возбуждаться при виде мертвяков.
Гарон прокашлялся и отошёл в сторону. Взял со стойки одну из шпаг и покрутил в руках, разглядывая эфес.
– А скажи мне вот что, мой дорогой друг… – задумчиво произнёс он, – не знаешь ли ты, как потерял руку наш дражайший граф де Флери?
Теперь уже Эжен прокашлялся и покраснел.
– Вы знаете, мессир, я не люблю лишних жертв.
– Зато вы любите чужих жён, месье де Лебель.
Эжен склонил голову.
– Прошу меня простить, монсеньор, но вы же не собираетесь ставить мне это в вину?
– Допустим, что нет. Но как быть с маркизом де Лонгли?
– Простите,