времени? – спросила она, неподвижными глазами глядя в потолок.
– В третий раз прокричали петухи, и часы на башне пробили восемь раз.
Калли кивнула.
– Четыре часа… – медленно произнесла она. – Прикажи подать воды. Скажи им, что я не утоплюсь.
– Полагаю, они не разрешат мне помогать вам. Сами знаете почему.
Калли поджала губы, но кивнула. Она знала Керве так давно, что казалось, тот сопровождает её всю жизнь, хотя на самом деле Керве посвятили ей, когда тому было двенадцать лет – а самой Калли шестнадцать. Через два года после того, как Рудольф стал её мужем, и жизнь Калли превратилась в Ад.
– Пусть пришлют эту девочку, – сказала она, – она уже видела всё, что могла. А ты… – Калли пощупала скулу, где продолжал наливаться синяк, – скажи, что я отказываюсь появиться на церемонии так. Мне нужна маска или ещё что-нибудь.
Керве вышел, а Калли произнесла в пустоту над собой:
– Четыре часа. Твой план был бесподобен, Калли. Здравствуй, новый день.
И эти четыре часа она провела за туалетным столиком, сначала пытаясь загримировать синяк, потом – прикрыть его волосами. Наконец, бросив гребень на пол и пинком отправив в дальний угол, она взялась за белую фарфоровую маску, скрывавшую пол-лица. Наложила её и поморщилась от боли, но затем завязала шёлковую ленту на затылке и, немного успокоившись, решила:
– Пойду так.
Калли не хотела снова предстать перед публикой поверженной, униженной и покорной. Ей было страшно. Больше всего на свете она не хотела и боялась заключать новый брак, ещё не успев вкусить и одного дня свободы. Снова отдавать себя в руки человека, которому было на неё наплевать. Которого сама она не знала и которому не могла доверять.
И всё же, если выбора не было, оставалось делать то же, что и всегда: хорошую мину при плохой игре. Этому она обучилась с малых лет, и, похоже, ей предстояло играть эту роль до конца своих дней.
– Ещё один… – пробормотала Калли и прикрыла глаза, заставляя успокоиться мускулы лица. Глубоко вдохнула и снова принялась за туалет.
Керве помогал ей, хотя местное одеяние, какое принесли для Калли около девяти часов, было незнакомо слуге так же, как и его госпоже.
С трудом он разобрался в застёжках белоснежного пышного платья, под которое к тому же одевался корсе, и если бы настроение Калли было чуть лучше, она не преминула бы отметить то, что отлично заметил Керве: платье с отделанным жемчугом открытым воротом, с белоснежными брызжами на груди и на рукавах, ей необыкновенно шло. Лицо её и фарфоровая маска казались ещё белей, а волосы шёлком струились по плечам. Закалывать их Калли не стала: у неё не было ничего, что она могла бы использовать для этих целей.
В одиннадцать в дверь постучали, и стража, состоявшая из шести кирасиров, повела их в собор – хотя Калли казалось, что её ведут на эшафот.
Жених опаздывал, и с каждым мгновением ожидания волнение Калли становилось всё сильней. Как ни старалась она унять дрожь, видения близкого будущего – брачной ночи и дороги домой – терзали её всё сильней.
Наконец, стук копыт раздался с другой стороны