что намекало на окончательность судебных решений, которые принимались в здании напротив, и обратившиеся к юстиции могли здесь их либо отпраздновать, либо залить горе шнапсом.
Вечер получился грустный, пиво не веселило, и даже классическая берлинская печенка с луком и яблоками и гороховым пюре на гарнир была не в радость. Вальтер одобрял отъезд, понимал его причины, но думал, казалось, о чем-то своем. Наконец заговорил о том, что действительно волновало обоих:
– С нашим записным мистиком рейхсканцелярским вопрос, кажется, решен – не сегодня-завтра… Но вот что меня немного волнует: я вообще не встретил никакого противодействия. Согласитесь, не так просто все организовать, когда этот шут гороховый приписан к самому фюреру… И машина контрразведки там работает, будьте уверены, но идет по какому-то совершенно непонятному мне пути. Ищут не меня, а кого-то другого, и вроде бы из Красной России. Серьезно ищут… Чувствуют, что затевается вокруг Ганусена кое-какое дело, а понять не могут, что затевается и откуда идет. Похоже, думают, будто мою сеть вокруг него сплели там, в СССР, и ищут русского. Найти, конечно, не смогут, потому что никто из Красной России этим не занимается, уж мы-то с вами знаем: Ганусен не ваш, как договаривались… И все же, хорошо, что вы завтра утречком отбываете. Мало ли что? А береженого Бог бережет! Верно?
Сколько сортов пива предлагали в ресторане, сосчитать было практически невозможно: было пиво темное и светлое, красное и медовое, мутное и прозрачное, крепкое и не очень. Костя заказывал «Эдельвейс», светлое нефильтрованное пенистое пиво с чуть кисловатым привкусом, ложащимся на исконную пивную горечь. Он сидел перед Вальтером, смотрел в его невеселое лицо, лицо человека, уверенного в своей правоте и все же чувствующего, что где-то есть ошибка. Костя понимал, что видятся они в последний раз, по крайней мере в этот его приезд в Берлин, когда еще доведется встретиться, было не очень понятно, но уверенность в том, что свидание не последнее, крепла с каждой минутой, с каждым словом – как будто что-то неведомое открывалось, и удавалось заглянуть в то самое пространство времени, о котором столько они размышляли.
Пиво брало свое – Костя встал из-за стола, показав жестом в ту сторону, где было соответствующее заведение, – Вальтер понимающее кивнул – сделал несколько шагов, маневрируя между столиками, увидел пузатого бюргера, выходившего из двери с надписью «Herren», открывающуюся в обе стороны, при этом пружина так толкнула дверь, возвращая ее в исходное положение, что чувствительно ударила господина в сильно выпирающую ниже спины часть тела. Взгляд упал на даму в узком атласном платье и меховой горжетке, встающую с полупоклоном из-за соседнего столика, на человека в коротком драповом пальто с поднятым воротником, входящего с улицы и быстрым шагом направляющегося прямо к нему. Чтобы не столкнуться, Константин Алексеевич отступил в сторону, сунул руку в карман брюк, достал портсигар и хотел было уже открыть, когда вошедший поравнялся с ним.