Борин нарком умер от паралича сердца. Действительно, значит, болел, и Боря знал, но не сказал? А вечером того же дня, когда уже легла спать, услышала в соседней комнате тихий, шепотом, разговор Бори с мамой и слово «застрелился». Или «застрелили»? Этого уже никак нельзя было понять: зачем застрелился? Почему? Или: кто застрелил? Когда вся страна как один человек строит… Потом Боря рассказывал, что сам видел в Кремле какие-то странные события, а как Орджоникидзе умер – видел трижды. А потом спрашивал у мамы, правда ли за ним утром того дня приезжала машина? Ну конечно, приезжала, и шофер еще был новый, незнакомый. Оставались сплошные непонятности, а спросить было нельзя, ведь разговор-то подслушала…
Ну и любовь эта, как назло, будь она неладна! Надю, Борину жену, тоже как подменили! Вдруг ни с того ни с сего собрала вещи и уехала к родителям, бросила! Тоже в феврале! Ну, не совсем, конечно, бросила, иногда приезжала, даже ночевать пару-тройку раз оставалась, но это разве жизнь? Она видела, как брату не хватает Нади, и ревновала, и жалела его, и хотела, чтобы вернулось все, но и какой-то женской просыпающейся стороной души начинала чувствовать себя единоличной собственницей брата. И все же это чувство было ничто в сравнении с желанием вернуть прежнего Борю и с глубоким, почти трагическим пониманием, что сестра никогда не сможет заменить жену.
А началось все со странной вещицы, которую как-то раз, не то в конце лета еще, не то осенью, принес с работы Борис. Из какой-то своей командировки привез. Войдя в комнату прямо в плаще, так и не сняв его в большой прихожей коммунальной квартиры, он поставил свой кожаный портфель на стол, открыл кодовый замок и достал черную бархатную коробочку размером с папиросную пачку.
– Ну-ка, Надюша, посмотри… примерь…
Тоня, делавшая уроки, услышала в словах брата странную растерянность, как будто не он дарил, а ему дарили, и брат не знал, как поступить, принять ли. Она видела, как Надя растерянно взяла в руки коробочку, открыла ее… На белом атласе лежало удивительное украшение: кулон с огромным, в целый пятак, черным камнем в золотой оправе на изящной витой цепочке. Надя ахнула, сраженная красотой подарка, и даже не сразу смогла примерить – пальцы не слушались. Она долго возилась с замочком, наконец получилось, приложила к шее, вновь пытаясь застегнуть, но это было еще труднее, тогда Тоня подошла сзади, чтобы помочь, замочек на мягкой пружинке защелкнулся. Смотреть на эту красоту было просто невозможно – черный камень даже в рассеянном свете абажура переливался и сверкал, как будто из него самого исходил какой-то неземной, лунный свет. Надя, как любая женщина, примеряющая новую вещь, незаметно для самой себя расправила плечи, подняла выше голову и, неся на тонких ключицах цепочку и почти у самой шеи, чуть ниже, кулон, подошла к зеркалу. Она преобразилась: даже домашнее платье вдруг стало королевским, богатые черные волосы, собранные в простой пучок, преобразились в драгоценную прическу.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст