на дорогах творится? Почитай, гетман Жолкевский[14] со своим войском всю округу разорил!
– Пропустите!
Властный голос, раздавшийся позади толпы, не заставил ее сразу расступиться, но многие начали оглядываться и, узнав появившегося среди них человека, теснились, чтобы его пропустить.
Это был рослый мужчина лет сорока или чуть больше, крепкий и статный, как принято говорить о таких, «по всему видать, знатных кровей». Правда, его одежда была очень простого покроя, без дорогой отделки, и на плечах не красовалась столь любимая боярами шуба, которую иные носили нараспашку даже в жаркие летние дни, а уж прохладной весною иначе не выходили из дому. Этот человек явно любил, чтобы ему было удобно, и не чванился своими соболями. Даже шапку он на ходу снял и небрежно нес в руке, вытирая рукавом кафтана пот, выступивший на лбу от быстрой ходьбы.
Лицо у него было крупное, немного широкое, с выразительными чертами, высоким выпуклым лбом, обрамленное густыми, довольно коротко подстриженными волосами и великолепной окладистой бородой того же ржаного с золотистым отливом цвета, что и его кудри. Усы, пушистые, ухоженные, были средней длины – их концы лишь слегка касались подбородка. При этом густые ровные брови казались куда темнее волос, усов и бороды и очень подходили к глазам: небольшие, карие, необычайно живые, они смотрели уверенно и при этом удивительно простодушно.
– Что случилось? Кто тут из Смоленска? – спросил он, оказавшись против ворот и остановившихся перед ними приезжих.
Боярин Рубахин вновь назвал себя и цель своего приезда и наконец спешился, понимая, что им ничто не угрожает – этот человек явно пользуется здесь всеобщим уважением и может управлять даже столь возбужденной толпой.
Он тотчас и подтвердил это, властно махнув рукой, отчего собравшиеся кругом стрельцы и посадские почти сразу умолкли, а затем проговорил:
– Я – князь Дмитрий Пожарский. И рад буду проводить тебя, боярин, к Мстиславскому. Только вот он ныне сильно занят. Хотя, может, и к лучшему: как раз у него встреча должна быть с Владыкой Гермогеном. Владыка сам к себе на патриарший двор боярский совет позвал. Если тебе надобно, так дождись, покуда они закончат, ну и увидишься сразу с тем и с другим.
Приезжий заколебался было, и князь, по-своему поняв его смущение, тут же предложил:
– А ежели боишься, что в Кремль не попадешь, так идем со мною: я тоже Мстиславского увидеть хочу, так что и сам туда направляюсь. Со мною стрельцы тебя пропустят.
– Стрельцы? А мне говорили, будто у Кремля уже польскую охрану выставили…
Лицо князя Дмитрия на миг вспыхнуло бешенством:
– Это кто ж говорил такое?
– Да когда к городу подъезжали, какие-то служилые встретились, – немного растерявшись при виде его гнева, ответил Рубахин.
Пожарский нахмурился:
– Надо думать, это те, кто самозванцу крест целовать призывают. Раньше времени воду мутят, народ смущают. Да и сказать правду, не ударь мы в набат, уже стояли бы у Кремля поганые ляхи… Не дал им пока