жизнь в приюте научили его надеяться только на себя.
Что касается дяди Адлэя, то Кристабель поняла, что он чувствует перед Кристианом вину за всех взрослых, которые разочаровали его, – за умершую мать, за сбежавшего отца и за себя – потому что был в тюрьме, потому что не смог найти его сразу. Он стремился искупить эту вину всеми способами, а потому позволял Кристиану решительно все: пирсинг, крашеные волосы, вещи из рок-магазина. Он потакал ему и его друзьям во всем. Он разрешал им ночевать у них дома, когда те не хотели предстать в нетрезвом виде перед родителями, делал для них подарки и был всеобщим любимцем. Кристиан стал смыслом его жизни; он знал, что дядя Адлэй любит его всей душой. Кристиан платил ему тем же, старался не волновать и помогать по дому и на заправке. Они были единственными родными людьми друг у друга и, понимая это, дорожили вновь обретенной семьей.
Вот Кристиан на заправке у дяди. Его тошнит от запаха бензина, от красных физиономий клиентов, от их прокуренных голосов, отпускавших грубые шуточки по поводу его андрогинной внешности и готического имиджа. Он ненавидит их мелкую ничтожную жизнь. Это не просто жизнь маленьких людей, а жизнь злобных, завистливых, подлых маленьких людей, потому что это маленькие люди Мертвого квартала. Кристиан подозревает, что этот район носит такое название, потому что его обитатели и правда мертвы. Они уже давно умерли внутри, но продолжают жить по инерции, преследуемые насущными потребностями, которые не дают им умереть физически. Кристиан боится, что, если останется в этом прогнившем месте, то станет одним из них.
Только его друзья и дядя не дают ему сойти с ума. А еще фильмы и книги, мечты и стремления, тяга к знаниям и путешествиям. С одной стороны, он обрел некое подобие умиротворенности, найдя людей, которые разделяли его увлечения, видя красоту во тьме и тьму в красоте, однако даже они до конца не понимали его самых заветных желаний. Но Кристиан не винил их за это – он привык к непониманию и не стремился никому ничего доказать. Он наслаждался их веселым обществом, а грустить и предаваться меланхолии предпочитал в одиночестве, глядя из окна на окутанный чернильной влагой Мертвый квартал, на темное небо, на зажигавшиеся звезды и мерцавшую луну, которые были безмолвными свидетелями его ночных грез.
Все эти картины одна за другой мелькали перед мысленным взором Кристабель, потому что Кристиан неосознанно хотел этого. Почему-то ему было важно, чтобы она его поняла. Конечно, он не знал, что она читает мысли, но казалось, что, если бы и знал, то не сопротивлялся бы. Возможно, он почувствовал в ней родственную душу, потому что она тоже была одинока и так не похожа на других. Его проницательность не могла не уловить в ней нечто чуждое его миру, миру живых.
Однако ей не удалось прочитать в мыслях Кристиана, откуда он знает, как ее зовут. Называя ее по имени, он полностью заблокировал свой разум. Он сделал это невольно, сработал какой-то