эволюции. Лонгрин проникся величием момента и пересмотрел список заново, уже внимательней…
– И что?
– В списке присутствовали ментограмма Гюнтера Сандерсона и волновой слепок Натху Сандерсона. Лонгрин опознал слепок мальчика – как эксперт Бреслау, он работал с ним ещё тогда, когда Бреслау только ловил парня в открытом космосе. Ментограмму Сандерсона он тоже опознал, несмотря на анонимность. Затем сложил факты один к одному: доктор Йохансон работает с юным антисом, доктор встречался с кавалером Сандерсоном по просьбе Сандерсона, у доктора проснулся живейший интерес к сходству антисов и менталов…
– Это шаткие доказательства.
– О, вы заговорили совсем как я! Да, шаткие, если сами по себе. Но вкупе с вашим заявлением, подкрепленным рядом воспоминаний… Это совсем другое дело, комиссар. Если я выясню, что Бреслау действительно скрыл от нас факт ментальной одаренности ребёнка, что Натху Сандерсоном должна была заниматься не научная разведка, а Т-безопасность…
Глаза Фрейрена сверкнули чёрным огнём:
– Скорпион?
Начвнур привстал. Казалось, он сбросил тридцать лет и сто пятьдесят килограммов, готовясь вновь выйти на борцовский ковёр.
– Господин Бреслау тысячу раз пожалеет, что им занялся я, а не Скорпион.
Десять пожизненных отменяются, поняла Линда. Начинается славная потасовка. Радуйся, подруга. Гиппопотам на твоей стороне, о большем нельзя и мечтать.
IV. Саркофаг
– Ваш обед.
В дверь со скрипом протиснулся бородач неопрятного вида. Спецовка вылиняла до белизны, ветхие штаны с заплатами на коленях – одежда висела на бородаче, как на вешалке. То ли она была с чужого плеча, то ли мужчина катастрофически похудел за последние годы. В руках он держал поднос с грубыми керамическими мисками. Над мисками стоял густой пар. На краю подноса лежала низенькая стопка лепёшек.
Ровно три лепёшки, по числу мисок.
Опустив поднос на столик посреди комнаты, бородач с неприятным любопытством оглядел присутствующих и молча удалился. Гюнтер подтащил к столику кресло, но стол оказался слишком низким, а кресло – слишком продавленным. Махнув рукой на приличия, кавалер Сандресон уселся прямо на пол.
– Натху! – позвал он. – Иди обедать.
Натху с сомнением взглянул на угощение, шумно потянул носом.
– Еда, – констатировал мальчик.
Одним махом он опрокинул в рот содержимое своей миски. На горле дёрнулся огромный кадык, и Натху целиком запихал в рот лепёшку, после чего вернулся к окну. Брамайн унёс свою порцию в угол, где пристроился у другого столика – совсем миниатюрного, две ладони от пола.
Гюнтер остался в одиночестве.
Суп был овощной, жидкий, с редкими бледными кубиками какого-то корнеплода. Картошка? Спасибо, хоть пряностей не пожалели. Гюнтер макал в суп чёрствую лепёшку, кусал, хлебал… Стейк, думал он. Слабой прожарки. Отбивная. Шницель. Тушёнка. Мяса хочу! Увы, судя по рассказу доктора Ван Фрассен – да и по