голосе сказала Галь, помня его утреннюю агрессивность и холодность.
– Моя красавица, – очень нежно проговорил парень, прижимая ее к груди и целуя в пахучую влажную макушку.
Девушка подумала, что она видит сон. Ее возлюбленный, доставивший ей сегодня столько огорчений, слился с нею в трепетном объятии, легкими прикосновениями гладил ее волосы, покрывал мягкими поцелуями ее лоб, виски, щеки. Сквозь мохровую ткань халата она ощущала биение его сердца. Сомлев от наслаждения в плену его рук, она только сумела произнести:
– Разве ты уже не сердишься на меня?
– За что? – изумился Шахар.
– За твое эссе…
Шахар покрепче сомкнул объятия и отвел помрачневший взгляд.
– Нет, что ты, что ты, – убедительно сказал он. – Конечно, я тебя за это не упрекаю. В этом некого упрекать. Просто так получилось.
В этот момент он сам заставил себя поверить в собственные слова, чтобы не было мучительно больно ему и его измаявшейся любимой.
Галь, с выражением полного доверия, обвила обеими руками его шею и подставила свои губы его жадно ищущим их губам. Еще секуднда – и их гибкие языки переплились. У Галь сразу же взмыли груди и медленно закружилась от счастья голова. Сегодня она целый день бесполезно ворошила прошлое, вспоминая все моменты, когда она, своим обращением с Шахаром, могла бы что-то изменить. А менять, как оказалось, ничего и не пришлось. Вот он сейчас, с ней, любящий и пушистый, как всегда. Она поспешила забыть все плохое, и с отдачей раскрывала ему свои пылкие розовые губы.
У Шахара были влажные глаза. Он дарил ей свою ласку, чувствуя себя при этом паразитом. В этот момент, когда его девчонка, его Галь, стояла перед ним, полунагая, горячая, вся во власти желания и абсолютно беззащитная в своей любви к нему, он робел ее, и в то же время хотел ее взять грубой силой, от какой она стонала бы в его объятиях от наслаждения и боли и просила бы о пощаде. Его плотный джинсовый костюм сковывал его движения, в паху становилось тесно, на лбу проступили капельки пота. В конце концов, в порыве страсти, он рывком распахнул халат на Галь и взмолился как раб:
– Дорогая, родная, позволь мне!..
Он целовал ей бедра, живот, запястья рук, умоляя, требуя, не принимая отказа.
– Ты сошел с ума? – забормотала Галь, изнывая под скольжением его губ по своему телу. – Мама сидит в другой комнате!
Ее замечание на мгновение отрезвило парня. Он оторвался от нее, быстрым шагом подошел к двери, приоткрыл ее и прислушался. В гостиной громко работал телевизор, а Шимрит, судя по звукам, продолжала возиться на кухне.
Убедившись, что им не помешают, юноша незаметным движением повернул ключ в замке и вернулся к Галь. Та стояла, слегка откинувшись на стол, и полы слегка влажного мохрового халата спускались вдоль ее точеных бедер. Позади нее выглядывало изображение ее голого тела на берегу моря, а свет от лампы отражался в рамке.
– Я хочу тебя! – прошептал опьяненный юноша.
Он легко откинул ее на стол, встал перед ней на колени,