говорил вождь и сдвигал щупальца до тех пор, пока промежуток между ними не составлял несколько микрон – таково было его представление о сперматозоидах.
– Рожал ты меня, что ли? – дерзил Фасилияс, проклиная как смутные фантазии, так и феноменальную память старого пня.
– А ты старшим не хами, с-сынок! – вмешивался в диалог Тохиониус и разговор съезжал на опостылевшие отпрыску рельсы поучений.
Однако общение с агрессивными землянами варварского племени оставило неизгладимые следы в психике Фасилияса, и ему без труда удалось завоевать репутацию самого наглого осьминога в родном секторе болота. Дошло до того, что он начал распространять нелепости о так называемой «физиологической ущербности» нации. У некоторых, разглагольствовал нарушитель гермафродитного спокойствия, семь полов, а у них, значит, всего один, да и тот к сексу имеет весьма сомнительное отношение…
Рожавшим осьминогам старого закала такое нравиться не могло. Уходя медитировать, они в последний тхариузоковый раз предупреждали Тохиониуса, чтобы тот серьёзно занялся воспитанием сексуального маньяка.
В конце концов, всё это стало причиной приблизительно такого разговора:
– Слушай, чадо неразумное… – начал Тохиониус.
– Да, папулька, – отозвался отпрыск.
– Не сметь меня так называть! – прорычал родитель.
– Почему? – чистосердечно удивился Фасилияс. – Эй, вождь! Как ты своего старика называл?
– Папулька, – пробормотал вождь, затем крякнул и застеснялся под недружелюбным глазом Тохиониуса.
– Вот! – Чадо победоносно подняло пару щупальцев. – Слыхал?!
– Дикарь! – прошипел осьминог.
– Но-но, попрошу! – Вождь не привык долго стесняться.
– Ладно-ладно, – перебил его «папулька», – мы здесь собрались не для обсуждения космической этики…
– А зачем же? – поразился Фасилияс с таким видом, словно именно эти проблемы и только они мучили его давно и серьёзно. Возможно, даже стоили ему нескольких бессонных ночей, что не могло не сказаться на здоровье самым пагубным образом. – Я не понимаю…
– Затем, чтобы ты объяснил нам, чем тебе не нравиться однополая любовь?
– Своей платоничностью, – немедленно ошарашил его отпрыск. – Ты сам посуди – никакого разнообразия. Сам себя, гм, опыляешь, сам себе родишь – где же любовь?! Нарциссизм какой-то сплошной!
От такого кощунства Тохиониуса конвульсивно передёрнуло. Плавно вскочив на напрягшиеся щупальца, он забегал земноводным пауком, а затем остановился, вытянул одно из них перед собой и рявкнул:
– Вон с планеты!!!
– Ты ещё скажи – ублюдок! – окончательно добил его Фасилияс и вышел, не забыв гордо покачнуться и прихватить ключи от космического корабля.
Если бы Тохиониус мог, он бы плюнул вслед, но физиология не позволила по-человечески верно и однозначно выразить чувства.
У вождя на кончике языка вертелось нечто неопределённое, вроде того, что «кто кого