молоток. Походил Иван Иванович около сарая и наконец нашел дырку – от выдавленного сучка.
Он пристроил глаз к дырке и начал глядеть внутрь, но пока глаз не привык, ничего не видел. Вскоре разглядел широкий стол, на столе крышку от гроба – обивал его черным материалом сын Женя. Делал дело Евгений как мастер, как будто только тем и занимался в жизни, что обивал гробы.
«Подлец!..»
Иван Иванович вновь походил было. «Ольга приехала или нет еще?» И все равно не мог решиться, как ни обманывал себя. «Нет, наверно. Не приехала еще. А может?..» Он подошел к двери и рванул ее на себя.
Сзади удивленно глядели и шептались уже…
Самолет резко снизился и побежал по полю… Маше показалось, что он совсем убегает, – и, размахивая платком, крича что-то, она пустилась его догонять. Самолет стоял, урча вдали, и из него вышел на крыло странный человек в очках, с длинной белой бородой. Он глядел, как бежит Маша, и борода его развевалась на ветру; он не сказал Маше ни слова, когда она подбежала, – лишь подал руку и помог взобраться на крыло.
И они полетели…
И летели долго-долго, высоко над землей, проносились мимо облака, и оба не разговаривали… Даже если бы захотелось Маше говорить, все равно ничего не скажешь, потому что говорить нельзя и не о чем. Она, не зная, куда и зачем летит, в то же время ни минуты не сомневалась, что лететь надо… Вот, догнав поезд, они снизились, и старик-летчик, злорадно рассмеявшись, коснулся колесами шасси крыши одного из вагонов. «А-а… – догадалась Маша. – Это Ваня едет, догнали мы его. Ну, слава Богу…» Она вспомнила, что Ваня поехал хоронить брата, ее с собой не взял… Самолет взмыл вверх, и поезд остался внизу и сзади. «До свиданья, Ваня… я полетела…» Она вдруг тоже зло-радио рассмеялась – и летчик, повернувшись к ней, махнул белой бородой по ее лицу, подмигнул ей. Борода была мягкая, и Маша не обиделась на старика за бороду.
Потом начало темнеть, все больше и больше, и, чтобы, наверное, не разбиться, а остаться живыми, они полетели ниже над землею и видели ее близко. Вдруг среди какого-то квадрата черной земли желтым клином показалось внизу кладбище, и старик снова повернулся к Маше и что-то у нее спросил. А она не поняла, но кивнула, и тогда, прибавив скорости, самолет, как бешеный, закружился над местом – и покатилось, поплыло, поехало все в глазах у Маши. «Тише, осторожней…» – хотела она сказать, но не могла ничего выговорить. А старик, дернув какой-то рычаг, вдруг пропал из самолета, и самолет, носом точно на кладбище, стремительно пошел вниз… До земли осталось сто, пятьдесят, двадцать метров… пятнадцать, десять, три… – земля разверзлась, и какая-то длинная рука, подхватив самолет, рванула его в глубь земли. Мимо окон, которые от удара даже не треснули, понеслась черная глубинная земля…
Но и это все пропало. Маша, не помня, где старик с белой бородой, самолет, куда и зачем тянула ее рука, уже шла откуда-то из дальнего края, сама с протянутыми руками, на кладбище. Перед ней неожиданно из маленького обычного человека, лежащего в гробу, вырос огромный, с закрытыми глазами человек, вокруг которого