сердце того, кто пишет; каждый день он молод». Другое наблюдение таково: «Да, ибо писец, сидит ли он во дворце [при дворе фараона], не может обеднеть в этом» [4]. Но то, что писали писцы, строго контролировалось, а писали они лишь то, что желал фараон. Египетские писцы выступали консервативными охранителями существующего порядка вещей. Те немногие, кто умел писать, были и теми, кто управлял храмами, армиями и государством. Как пишет ученый Бэрри Пауэлл: «Когда мы изучаем египтян, мы на самом деле исследуем мысли, верования, достижения и устремления крошечной элиты. О мыслях тех, кто трудился на полях от рождения до смерти, а потом их хоронили в безымянных могилах на краю пустыни или бросали в Нил, у нас нет никакой информации. Письмо сохранило лишь размышления грамотных людей» [5]. Мазки кисти, наносимые на папирус, были непостижимы и недоступны подавляющему большинству египтян так же, как почти всем нам сегодня. Об этих людях мы из письменных источников не узнаем.
Иероглифы в конце концов уступили место другим системам письма, однако цивилизация, разумеется, не погибла. Древние греки, знаменитые тем, что верили в необходимость образования не только для элиты, изобрели более простую – самую простую – систему письма: первый настоящий алфавит. Читатель, возможно, подумает, что следующая глава в истории умения писать от руки будет свидетельствовать о возросшей грамотности. Но на самом деле это было время большого шага назад.
3. Длинный греко-римский след
Большинство из нас считает очевидной истиной то, что уметь писать – хорошо, это облагораживает, это ключевой навык образованного гражданина. Сократ, величайший мыслитель Древней Греции, был убежден в противоположном. В речах, позже записанных Платоном, он рьяно доказывал, что письмо делает людей менее умными, менее цивилизованными и менее творческими: «Значит, и тот, кто рассчитывает запечатлеть в письменах свое искусство и кто, в свою очередь, черпает его из письмен, потому что оно будто бы надежно и прочно сохраняется там на будущее, – оба преисполнены простодушия и, в сущности, не знают прорицания Аммона, раз они записанную речь ставят выше, чем напоминание со стороны человека, сведущего в том, что записано» [11] [1]. Для Сократа овладеть знанием означало освоить красноречие, а не письмо. Мощная, сложная культура устной речи должна была обеспечить сохранение истории: «В души научившихся им [письменам] они вселят забывчивость, так как будет лишена упражнения память: припоминать станут извне, доверяясь письму, по посторонним знакам, а не изнутри, сами собою» [2].
Сократ тоже тревожился, что письмо помешает формулировать сложные мысли. Идеи, говорил он, мы усваиваем, только если выучиваем их; и мы можем полностью развить мысли, когда озвучиваем их. Для Сократа и многих других греков самую насыщенную, сложную форму знания и выражения представляла собой устная речь.
Письмо и в самом деле снижает способность человека запоминать, удерживать и хранить в уме факты, идеи и опыт, чтобы потом