align="center">
2018
Гадалка
Мне цыганка по руке гадала.
Говорила складно, нараспев.
Говорила о дороге дальней,
Про казенный дом и даму треф.
Глазом на меня она косила.
Не коси!
Правдива ворожба.
Вот она идет из магазина,
Моя дама треф, моя судьба.
Запоздалое
Мы собираем яркие мазки
Прошедшей жизни в серенькую клетку,
Как нищий собирает медяки
В расстеленную под ноги газетку.
Со временем мазков – невпроворот.
Но вот что с каждым годом все яснее:
Количество мазков таких растет,
Но каждый по отдельности тускнеет.
Наверно, есть неписаный закон
Лимита интенсивности событий.
Не мы решаем —
Нам диктует он,
Запомнить крепко или же забыть их.
Иная жизнь – кипение, восторг!
Поездки, страны, пляжи, море женщин…
Глаза не могут высмотреть итог:
Пуантилизм и головокруженье.
Напротив, – нелюдим, анахорет,
Макает в кофе высохшую пышку,
Но разговор с ним через много лет
Ты помнишь как невиданную вспышку.
Я, вам поведав тяготы души,
Готов раскрасить мир вокруг и лица.
Цветные очинил карандаши.
Одна беда —
кончается страница.
Кузнечик
Маленький кузнечик цвета хаки
Мне отважно прыгнул на ладонь.
В летном шлеме, будто Коккинаки,
Или Бельмондо в своем ландо.
Отогрелся, подождал немного
И пошел, усами шевеля,
Словно Ливингстон в верховьях Конго:
Вот открытий полная земля!
Самоучка, маленький старатель
Без подсказок, лживых и пустых.
Милый, мы троюродные братья!
Может быть…
И след его простыл,
Растворился в запахах и звуках,
Чем богат июльский травостой…
Он еще расскажет своим внукам
О ладони,
теплой и простой.
Раскаяние
Сказал: «Ну, все», – и в дверь плечом,
Оставив недопитым кофе,
И стало зло и горячо
От половодья кислой крови.
Потом вернулся.
Утром рано.
И встал, сминая тонкий шелк,
Свою небритость проверяя
О сочный персик ее щек.
Брошенные женщины
Брошенные женщины
В чем-то обезличены:
Годы приуменьшены,
Беды возвеличены.
Брошенные женщины,
Жертвы своей скромности.
Мастерицы печева,
Узницы скоромности.
Брошенные женщины
В массе одинаковы:
Трещины залечены,
Лакомы и лаковы.
Брошенные