что у их офицеров были шпаги, и когда он звал в атаку, то размахивал шпагой. Они ему аплодировали и кричали «Браво. Брависсимо». Конечно, они не хотели воевать. Да и вообще, итальянцы – не вояки. Добродушный народ.
В другой раз мы на месте расстреляли шестерых солдат из дивизии «Викинг». Видимо, это был передовой дозор из 12–15 человек, который в одной деревне перебил почти взвод наших ребят вместе с лейтенантом, замечательным мужиком. Потом нам удалось их окружить и частично уничтожить, а шестерых захватить. Вооружены они были прекрасно. Здоровые, крепкие мужики. Семьи, дети. Это очень неприятный момент, и о нем лучше не вспоминать, но это была месть за конкретных ребят. Потом это осудили, но под суд никого не отдали. В общем, такого, что расстреливали за то, что они пленные, не было. Расстреливали тех, которых захватили на месте преступления. Война – очень жестокая вещь.
– Как вы относились к немцам?
– Немцы – враг номер один. Так и относились. Очень воинственные, грамотные, но туповатые, туповатые ребята. Они больше нас убивали. Конечно, мы вырвали победу, не считаясь с потерями. Важно было выстоять и победить. Самые жестокие – это власовцы, когда деревни освобождали, жители говорили, что с немцами можно было договориться, а с этими – нет: «Ты – коммуняка, сволочь большевистская!» Забирали все.
– Что было самым тяжелым на войне?
– Самое тяжелое, когда 100 километров надо было пройти за ночь. Рысь – галоп, рысь – галоп. Бесконечные команды: «Не жалеть лошадей! Не жалеть лошадей!» Потому что к утру надо быть в другом месте. Если в небоевой обстановке тебя могли за загнанного коня под трибунал отправить, то в этом случае требовали выжимать из лошади все, на что она способна. Время! Время! Люди падали с лошадей, засыпая. Падали и лошади с разрывом сердца. Надо сказать, что лошадей мне жалко больше, чем людей. Человек может все-таки лечь, спрятаться. У него есть возможности избежать трагической ситуации. Это ты сидишь в седле и управляешь, а лошадь ничего этого не может.
Деревянкин Николай Андреевич
Николай Андреевич Деревянкин, подполковник. Послевоенные годы
Родился я в деревне Григорьевка Духовницкого района, где и жил до семи лет. А в семь лет вместе с родителями был выслан на хутор Мухино Перелюбского района Саратовской области. В 37-м году отца признали врагом народа, и мы с матерью бежали из Саратовской области в Куйбышевскую, ибо нам грозились, что нас сошлют в Сибирь. Но в 40-м году вражеская деятельность отца не подтвердилась, его освободили, но он к этому времени уже болел туберкулезом.
Ну, кончил 10 классов 16 июня 41-го года. 21 июня у нас был выпускной вечер, каждый из нас мечтал на выпускном вечере поступать в институт. А 22-го объявили войну.
26-го я уже со своими товарищами тремя был в Чкаловском зенитно-артиллерийском училище. Откуда меня через месяц отчислили, так как сказали, что я слабосильный. Когда же нас собрали в кавалерийском училище, то там и сильные были. И тут нам один еврей сказал: «Братцы! Не поэтому. Вы же, наверное,