шагу и причитая: «Витек, да не гони… Я же смену ждал…»
Я тихонько, чтобы никто не заметил, вернул предохранитель автомата в исходное положение, дав себе зарок больше вообще никогда не читать ужастиков. «А чего я ожидал? – вертелась мысль. – Что Шуровича сожрали какие-то монстры?» Я бросил автомат на плечо и побрел следом за сменой. Роганин остался на посту, пробормотав нам вслед:
– Пост принял!
Пройдя метров десять, Ладин все же вернул Шуровичу автомат, пообещав, что в следующий раз, если тот будет так крепко спать, проснется на гауптвахте.
Второй пост располагался метрах в двухстах от первого в самой низине между сопок. Антон Трошников ждал смену у вышки.
– Чего молчишь? – спросил Ладин, когда мы подошли.
– Стой, кто идет, – лениво ответил тот.
– Раздолбаи! – вздохнул разводящий. – Почему не на вышке?
– А так быстрее сменишься.
– Эх, еще по одному гауптвахта плачет…
– Как стоится, «живой труп, завернутый в тулуп»? – спросил я, стукнув Трошникова кулаком по броннику.
– Да ниче, нормально. Тепло и комфортно, – ответил Антон, вынимая из кармана бронежилета телефонную трубку. – На, держи. Пост сдал.
– Принял, – ответил я, пряча трубку к себе в карман.
– Ночь наступила, так что дальше службу нести патрулированием. В курсе, да? – сказал мне Ладин. – Как совсем стемнеет, не забудь включить освещение. Ну все, давай. Счастливо.
Смена отправилась дальше. Я проводил взглядом взбирающиеся на сопку четыре силуэта, которые постепенно таяли в надвигающихся сумерках. «Патрулированием, так патрулированием…» – подумал я, и пошел в свой излюбленный окопчик. Я лег на мягкий дерн, автомат и каску пристроил рядом. Сорвав травинку, я сунул ее в рот и, положив голову на бруствер окопа, с наслаждением посмотрел в матовое, отливающее краснотой небо с замершими, словно на картине, похожими на клочки розового тумана облаками. Тишина стояла такая, что были слышны цокот штык-ножей на автоматах идущей смены и голоса в районе третьего поста. Вскоре и эти звуки стихли, округу заполняли лишь стрекот сверчков, редкие покрики птиц, легкий шелест листвы да едва уловимое журчание далекой реки. Закат быстро угасал над сопкой, залив пурпуром верхушки деревьев. «Всю жизнь бы так лежал. Не то что в душной казарме. Вот сейчас бы красавицу Ладу сюда – и вообще рай…»
– Если нет голоса – пой душой, если нет слуха – слушай других… – распевно понесся над постами знакомый голос под гитарный аккомпанемент, усиленный чашей из сопок, как огромным динамиком.
«Рыбалкин, придурок! Начкар услышит – прибьет, – засыпая, подумал я. – А все-таки петь у него здорово получается…»
Проснувшись, я обнаружил, что уже совсем стемнело. От недавнего закатного зарева у черной сопки осталась лишь узкая огненно-красная полоска, а небо начало мерцать ранними звездами. Первый и третий посты уже сияли по периметру фиолетовыми огнями фонарей. Я выбрался из окопа, съежившись от ночной прохлады, подошел к столбу