минут моя голова была занята совсем другими мыслями.
***
Воистину горе тем, кто не слушается своей интуиции. Алька, весело подмигнув мне, прыгнула в «Сторакс», крышка мягко опустилась, манипулятор вставил в агрегат емкость с жидкостью. Профессор кивнул мне: – Не стоит беспокоиться – вы почувствуете только расслабление и удовольствие, уснете, а проснетесь уже там…
Алькин «Сторакс» начал медленно вращаться, я посмотрел на профессора, тот подмигнул:
– Она уже там, теперь ваша очередь.
Я лег в агрегат. Крышка закрылась, сквозь стекло я видел, как манипулятор вставил в агрегат емкость с жидкостью. Было тихо, снаружи не доносилось ни звука. Я почувствовал укол. Интересно, как «Сторакс» вычисляет, где у человека вена? По телу пробежала приятная дрожь, я ощутил расслабление, «Сторакс» начал медленное вращение. Сейчас я впаду в состояние транса, и мне введут микрочип, в тот момент я даже толком не ощутил, как крошечный шарик проскочил ноздрю и остановился внутри, где-то около лба. Там было немного щекотно.
Вдруг, замутненным рассудком я осознал, что «Сторакс» остановился и снаружи послышались какие-то крики. Последнее что я видел, это расширенные от ужаса глаза профессора, глядящие на меня через стекло «Сторакса», словно в замедленном воспроизведении я слышал его крик: «Электричество! Включите запасной генератор! Я не могу остановить процесс вливания, будет передозировка…»
Мысль мелькнула у меня в мозгу: смерть… это смерть.
***
Пора просыпаться, батюшка, Данила Лексеич, – скрипучий голос заставил меня очнуться от тяжелого, словно в болезни, сна. Я открыл глаза: надо мной склонился невысокий, плотного телосложения мужчина, в странной одежде, седоватый, с бакенбардами, в которые переходили колоритные усы, – какие я видел только на старинных портретах. Красные щеки и курносый нос, брови «домиком» серые глаза, морщинки. Такие бывают только у людей, которые много смеются, – все напоминало какого-то нарисованного человечка из русских народных сказок, про солдата, – ну, точь-в-точь солдат из моей старой детской книжки, который варил кашу из топора.
– Вставайте, батюшка, вот, рассольчику вам.
– Рассольчику?
– Его самого! Вы, батюшка, давеча таких дел наворотили, – враз и не разгрести теперь, уж больно усугубили водочкой.
– Я? – Мне наяву не приходилось баловаться водочкой уже лет семь, – я …это…как тебя…, – голова моя раскалывалась, ощущение от того, что накануне действительно «усугубил» было реальным.
–Эээ! Да вы батюшка действительно не в себе, Анисима старого не признаете! А кто за вами ходил с пятнадцати лет, – и на службе государевой, и в военных баталиях – рука об руку…э-эх…
Я хлебнул рассолу и поднял глаза. Со стены на меня смотрели огромные, в пол-лица, знакомые глаза. Это был портрет Альки.
–Что, барин, супругу-то свою помните? – Анисим, усмехаясь в усы, подмигнул и вновь наполнил опустошенный мною бокал рассола до краев, – Уж она, ангел наш, Алевтина Александровна, битых полночи пыталась