он собрал тысячу самых отчаянных пьянчуг со всей Алесии, и пил с ними целый месяц. И продолжал бы, но складской смотритель объявил, что погреба их пусты, и пусты давно. Они выпили все вино на двадцать кругов вокруг.
Страшная жажда охватила Тибуса. Он умолял принести ему хотя бы один кубок, но никто не мог помочь. Смотритель, обещал, что вино привезут с минуты на минуту, но у пьянчуг, тоже была жажда, и они ограбили обоз на подходе к городу. Пьяница владыка сходил с ума, он кричал и грозился сбросить всех своих слуг с башни. Тогда к нему подошел шут, и сказал, что на черный день у него припрятан бочонок, но у него есть глупая шутовская мечта: он хочет стать на минуту владыкой. И он будет владыкой до тех пор, пока Тибус ни выпьет все вино вино из его бочонка (не проливая ни капли).
Владыка согласился, и получил свое вино, а шут приказал позвать палача, и отрубить владыке голову.
Пока палач точил топор, Тибус выдул полбочонка. Выпил еще немного, пока палач поднимался по лестнице, но больше в него не лезло. Все это время шут скакал вокруг, стучал ребром ладони по его шее, и спрашивал: «Оставить больше, или меньше? Вот так, или вот так?..»
Живот Тибуса надулся, лицо посинело, а глаза стали большими и белыми как блюдца. Когда палач распахнул двери тронного зала, желудок Тибуса лопнул, владыка упал, и кровавое вино пошло обратно. Вино утолило жажду ненасытного Тибуса, но погубило его… А шута потом казнили. Он клялся, что не хотел убивать владыку, просто шутка затянулась.
Чиар слушал, неторопливо вытягивая из телеги тарийские шлемы, кольчуги и копья.
– Мало я выслушивал от своей жены, – пожаловался он Леману. – Но даже моя сварливая старуха, никогда не грозила мне смертью.
– Я не угрожаю, – сказала Эльза. – Я просто вспомнила историю. Я знаю много историй. Хотите я расскажу про плотника Силина, который пропил жену и детей, зарезал мать, а потом прыгнул с горы вниз головой.
Чиар делал вид, что не замечает Эльзы.
– Эрл Леман, эти дети погубят нас: сведут с ума, отравят или утопят. Двое вчера уже пытались.
– Не разочаровывай меня, – ответил эрл. – Чиар бесстрашный, герой, который бросил вызов целому войску, не может испугаться маленькой девочки.
Два других война, поднося к телеге тяжелую скрученную палатку, хохотнули.
– Да, – не замечая иронии в словах эрла, произнес Чиар. – Теперь они смеются. Пока я точил свой меч, отливал щит и наконечники для копий, мои братья тупили перья, ставя подписи на предательском мирном договоре. Атгары до сих пор смеются над этими трусами, а они, пряча стыд, смеются надомной. Я приехал биться насмерть. Мой боевой конь хрипел от гнева, и рыл копытами землю. От злости я так сжимал меч, что чуть не сплющил кулаком рукоятку. Не было во мне столько силы ни до ни после. Глаза искрились, а из ноздрей валил пар. Ни мои братья, ни подлые Атгары, так и не появились.
– Откуда валил пар? – спросил один из солдат.
Чиар отмахнулся.
– А говорили, что ты просто проспал, – сказал Эрл.
– Нет, это они пришли раньше, чтоб подписать свой позорный договор. Я был против. Атгары