Сергей.
– Душеприказчик, например. Короче. Я так по диагонали посмотрел, они у тебя вроде живенькие получаются. Давай чтоб сегодня к ночи они уже по нашей теме начали высказываться. Дополнительными аккаунтами обеспечу, следи за новостями. Объединишь их всех в ферму и пусть себе верную картину мира майнят.
Сергей хотел обратить внимание на ненормальное “майнят”, но вместо этого выразил негодование в тяжелом дыхании, пытаясь не отставать от куратора.
– Ну, ясно-понятнышко все? – куратор резко остановился, будто засмотревшись на колокольню церкви на противоположной стороне улицы. – Ступай тогда с Богом и не забывай, что уклонение в твоем случае – это экстремизм.
Сергей запутался в ногах, но удержал равновесие и поспешил прочь.
И хрень свою мозговую пить заканчивай, – напутствовал вслед куратор, не отрываясь от блеска куполов. – Выглядишь нездорово.
– Она когда другую собачку понюхает, ну, там, где у них положено – так сразу веселье, хвост торчком, понимаешь? – старушки в вагоне чуть расчехлились из коконов одежд и теперь можно было видеть их неестественно гладкие от химического вмешательства лица. – А как у нее это торчком, само что ли? Вот ведь.
– По молодости таких вещей не замечаешь, – подтвердила подруга.
Николай блаженно улыбнулся и перевел взгляд за окно – стройки редели и появлялась трава, и чем дальше уносил его поезд, тем выше трава заслоняла человеческое. Николай представил, какой высоты она будет, когда он сойдет на станции. Стоял конец августа, и в полях за городом травы томились сочной тяжестью. Он видел, как падает в них, и как они смыкаются вверху, и от этого становилось еще благостнее, хотя мгновение назад казалось, что благостнее некуда. Чудна даль человеческая – сколь не ширь ее, как не глубь – а все место про запас имеется.
Пневмодвери с шипением разомкнулись, и в вагон вошел продавец кроссвордов. Николай подался вперед – он готов был разгадать их все.
– Сидишь, тычешь в свою фигню, – недобро обронил продавец, проходя мимо парня с электронной книгой. – Вам бы лишь бы жать. Людям жить не дают, а вам бы только кнопочки свои тыркать. Правильно говорю? – обратился он за поддержкой к омоложенным старушкам. – Все поотнимали, ничего не оставили.
– Да больно много нам и не надо, – отвечали дамы. – Без того прожили, и без этого живы будем.
Николай блаженно улыбался и не понимал, о чем речь. Ему показалось, что “жать” означает некую выжимку, мякоть – травяная жать, например, ждала его в полях, а сам он был жатью человеческой, солью земли, до краев налитым стеблем древа жизни. Он с улыбкой глядел на спорящих пассажиров и не слышал их более.
Все наложилось одно на другое: их с мужем рассадили потому что какой-то ветеран не пойми чего имел право на место у иллюминатора, курица из бортового пайка брыкалась в ее желудке,