а о совсем немолодой маме. Держа на руках свою новорожденную дочь, я ощутила все это – и всепоглощающую любовь, и чувство ответственности, от которого весь мир суживается до пары глаз, которым нужна твоя забота. В тридцать девять лет я впервые поняла любовь моей мамы ко мне. Плача навзрыд и захлебываясь словами, я послала мужа в наш сырой подвал искать письмо, которое мама прислала мне после свадьбы. В подвале он провел несколько часов. Переворошил все коробки до единой. Завалил бумагами весь пол. Но письмо так и не нашел.
Вскоре после маминой смерти мы с отцом, сестрами и братом отправились разбирать ее вещи в квартиру родителей в Дирфилд-Бич, штат Флорида. Мы нюхали ее одежду, от которой все еще пахло духами «Хэппи» от «Клиник». Восхищались огромной коллекцией сумочек – ее давней страстью. Каждый из нас взял что-нибудь на память о ней. Я забрала розовые с белым сандалии. С тех пор они лежат у меня в шкафу.
Потом мы, все семеро, собрались за ранним ужином в «Си-уотч» – ближайшем ресторане с видом на океан. Мы наперебой рассказывали забавные случаи из маминой жизни и смеялись. На нас, семерых хохочущих посетителей, обращали внимание.
Пожилая женщина с озадаченной улыбкой, уже собираясь уходить, подошла к нашему столику.
– В чем секрет? – спросила она.
– Простите? – не понял мой брат Боб.
– Такой счастливой семьи?
Какое-то время мы сидели, ошеломленно разинув рты. Никому из нас не хватило духу сказать вслух то, о чем мы все думали: мы только что наводили порядок в вещах нашей покойной мамы. Нашим ответом стал новый взрыв смеха – на этот раз с пронзительными истерическими нотками.
Мои отношения с мамой были и навсегда останутся самыми сложными в моей жизни.
Сейчас, когда я пишу эти строки, до меня дошли две несовместимые и мучительные истины. Никто не обрадовался бы этой книге больше, чем моя мама. Но я, вероятно, не ощутила бы такой свободы, работая над ней, пока она была жива.
Каждый день я проходила одни и те же полмили до школы при церкви Святого Эдмунда: налево по Рандолф-стрит, направо по Юклид, налево по Плезант. Девочки носили серые клетчатые сарафаны с белыми рубашками, мальчики – рубашки горчичного цвета и слаксы. У мисс Рэй, моей учительницы в первом классе, была осиная талия, густая шевелюра оттенка карамели и неиссякающий запас оптимизма. Она походила на писательницу и певицу Сьюзан Сомерс, возглавляющую класс шестилеток. Но, несмотря на все ее достоинства, не она стала моим самым ярким воспоминанием о Святом Эдмунде. И, как ни странно, не католическое учение и не время, проведенное в церкви, хотя я точно помню, что и того, и другого в моем детстве было предостаточно. Нет, со школой Святого Эдмунда в моей памяти всегда будет ассоциироваться лишь один образ – тихого, воспитанного мальчика с волосами цвета темного песка и слегка оттопыренными ушами, Дэнни Олиса.
Мои школьные влюбленности были самыми разными внешне и по характеру, но я могу с уверенностью сказать, что у них всех имелось одно общее свойство: на уроках они сидели впереди меня. Кто-то способен питать чувства к людям, сидящим рядом