с каждым разом пересиливая себя, он старался не отставать от своего мучителя.
Семёныч, как стоило заметить, совсем не запыхался. Лишь гневно оборачивался, и изредка прикрикивал на своего хилого пасынка. Один раз, когда тот хотел было остановиться отдохнуть, отчим, бежавший в этот момент рядом, достал из чехла армейский нож и приставил его к мягкому месту, которым, по его утверждениям, пасынок порою думал. Тем самым открыв в теле Давида доселе неизведанные способности к марш броскам. И после этого, когда герою становилось совсем дурно, и он терял контроль над своими ватными ногами, ему в ягодицу дружески упиралось острие ножа, и усталость тут же покидала его тело.
Это время показалось герою целой жизнью. Минуты превратились в дни, часы в годы. Время тянулось мучительно медленно, пока его ноги отмахивали километр за километром. Так больше продолжаться не могло. По его лицу что-то больно хлестнуло, он спотыкнулся и, пролетев добрых пару метров, пропахал лицом землю, больно ударившись плечом. Отхаркивая сгустки крови и ещё какой-то гадости, он из последних сил приподнялся на локтях.
Сквозь медленно отступающий туман смог рассмотреть контуры кого-то огромного, угрожающе протянувшего руки в его сторону, совсем рядом. С опозданием поняв, что туман на самом деле был в его голове, а зелёный гигант всего лишь прогнившее дерево с сухими ветвями, обернувшись назад, герой увидел широкий тоннель переломанных ветвей кустарника и валявшийся в сторонке вырванный с корнями пень.
– Голова не болит? Видел-видел, но, чтобы пеньки лбом корчевали… такое в первый раз. Ты же ведь как тур ломанулся, как только свежие листочки почувствовал. Вот только жевать я их не советую, мало ли какие дожди на днях шли. Тут, знаешь ли, всякая гадость покапать сможет. – Услышал герой участливый голос Семёныча где-то неподалёку.
Отчим расположился в десяти метрах от Давида на небольшой коряге, и был полностью занят вскрытием банки с тушёнкой. Открыв одну, он умело бросил её прямо под руку пасынка и тут же потянулся за второй в рюкзак.
– На вот, перекуси, привал – полчаса, и двигаем дальше.
Не прошло и десяти минут, как неутомимый Семёныч с раздражением пнул ботинком лежащего на сырой земле пасынка, банка консервов валялась рядом нетронутая. Всё, на что хватило сил Давиду – это вытащить из чехла флягу с водой и опорожнить её всю без остатка.
Их марафон продолжился с новыми силами, правда, двигаться теперь приходилось через буреломы и кустарник. Поначалу путников окружали по большей части молодые деревца с множественной порослью вокруг, но чем дальше они уходили от пустыря, тем чаше им начинали попадаться могучие разросшиеся деревья-гиганты.
Постепенно ковёр из молодой травки сменился покровом из жухлой листвы, за ветвями исполинов солнце проглядывалось совсем редко, и герой с негодованием отметил для себя, что и здесь идёт, невидимая человеческому глазу, война. Война за жизнь под солнцем.
Несмотря на полдень, здесь внизу, под кронами деревьев, царил полумрак, но вскоре глаза