отправил Гуннара в Норборн, – сказал Сигурд, – что скажешь?
– Там давно никто из алаев не был, – сказала я. – Или… ты что-то другое услышать хотел?
Она смотрит на меня. Через плечо. Рубашка съехала, обнажая его, тонкий рубчик поперёк – ранение под Норборном. А ведь Гуннар спас её сегодня от смерти. Если бы…
Я придвинулся, обнимаю её, её, тонкую, гибкую сквозь эту мягкую ткань.
– Прости меня, Сигню, – я целую её спину, плечи, пригибая к себе.
– Когда ревновать не будешь так? – она обвила рукой мою шею, подставляя приоткрытый мягкий рот под мои жадные губы…
– Никогда…
Глава 3. Птица
Астрюд не умерла, через несколько недель выправилась, я приезжала каждый день к ней, даже когда в этом не было уже никакой необходимости.
Это очень не одобрял Боян, говорил, что «сколько волка не корми, он в лес смотрит», так и Астрюд никогда не простит мне смерти родителей, да и то, что до того они наговорили ей на меня, уже достаточно оказалось, чтобы она ненавидела и не доверяла мне.
Так и было. Уже окрепшая Астрюд выходила во двор их с Раудом дома, когда я приезжала навестить её, но всё же продолжала отводить глаза и поджимать губы.
Наконец, я сказала:
– Я не набиваюсь тебе в подруги, Астрюд…
– Ты убила моих родителей! – выпалила Астрюд, видимо, давно просилось с языка.
– Ты не ребёнок! – сказала я, отодвигаясь. – Поверженный конунг должен был умереть. Твой отец выпросил себе жизни ещё несколько лет. Волк не может становиться собакой, а Ивар пять с лишним лет жил псом-лизоблюдом.
Астрюд покраснела (значит, совсем здорова, подумалось мне) и выкрикнула:
– Ты из зависти и ревности отравила меня и убила моего ребёнка! Развратница, тебе одного воеводы мало, ты и моего Рауда обратно забрать хочешь, злишься, что он женился на мне. Я и моложе и…
Я выпрямилась:
– Умолкни! Ни слова больше, падаль, дочь падшего! – произнесла я сквозь зубы, предполагая, что она хотела сказать. Я не могу больше слышать о моём бесплодии, тем более от неё. – С дроттнинг Свеи говоришь, паршивая дрянь! Ноги моей не будет на твоём дворе. И ты не смей ступать на двор конунга. Если бы не Рауд, если бы он не любил тебя, сегодня же отправилась бы ты в самый дальний хутор Норборна свиней пасти!
Я подошла к коновязи, где ждал меня Боян, уже отвязав наших лошадей.
– Не говори ничего, – сказала я хмуро.
Он только усмехнулся, качая головой. Молча мы уехали со двора.
А вечером во время вечери, я сказала Рауду:
– Ты прости меня, братишка, но свою жену в терем не приводи никогда. И слышать о ней ничего не желаю больше.
Рауд растеряно заморгал мохнатыми ресницами:
– Она.. Просто больна ещё… Прости её…
– Ради тебя, Рауд, я терпела всех этих людей в Сонборге. Но и моё терпение закончилось. Прости, но решения я не изменю.
Он расстроился, конечно, и обиделся на меня. И не разговаривал почти. Это продолжалось несколько месяцев. Я понимала его обиду,