и Вася никогда бы не выдал брата, на которого смотрел с детским обожанием, а у него самого было столько дел! Что ему на чердаке… в подвале (всё-таки интересно было иметь небольшие тайны!), например, всегда жили котята, их можно подкормить и погладить, а около двери на чердак окурки и бутылки, фу…
Он был рад, что «его» комнатой стала гостиная – как же иначе? Спальня родителей, комната Бабушки, комната брата: они взрослые, и у них отдельные комнаты, а он пока будет спать здесь, на диване… это временно, говорила Мама, думая, наверное, о скором взрослении и самостоятельной жизни старшего сына. Но, как известно, нет ничего более постоянного, чем временное, и Вася прожил в этой комнате много лет.
Точно так же «временно» появилась в квартире и эта занавеска: дешёвый ситец в полоску и цветочек, выбор Бабушки, надо же было как-то обустраиваться на новом месте, наводить уют, обзаводиться (в который раз в их кочевой жизни) хозяйством. Липа это умела, она быстро обживала любое, самое неприглядное и тесное помещение, оно сразу становилось похожим на Дом и на неё саму… занавеска ей не очень нравилась, но надо было чем-то закрыть широкий проём, ведущий в спальню, да и с Бабушкой спорить не хотелось: есть отрез ткани, и хорошо.
– Занавес открывается, представление начинается! Садитесь и смотрите! – Вася включал музыку и принимался импровизировать.
Мама и Бабушка, его верные зрители, поддерживали и одобряли. Папа и брат не выдерживали, старались под любым предлогом избежать этих занудных (как им казалось) экзерсисов: Васька, отстань со своими танцами, сколько можно одно и то же?! Вася, я устал после работы, меня к телефону…
Бабушка Мария Родионова (Суворова)
Дедушка Василий Родионов
Импровизации сменились более взрослыми, продуманными, заранее подготовленными выступлениями: он не просто демонстрировал то, чему научился во Дворце пионеров, а потом в первых классах Вагановского, – он всегда добавлял что-то своё, что-то новое, чтобы было интереснее. Не всегда же повторять за другими, можно и нужно придумывать, творить, создавать.
Квартира на улице Восстания стала местом его первых хореографических экспериментов. Она манила всех его одноклассников: в выходные родители уезжали на ту самую дачу, старший брат занимался своими взрослыми делами, и можно было собраться здесь всем вместе и чувствовать себя хозяевами – и этой большой комнаты с высокими потолками и занавесом, и всей квартиры, и своих жизней.
Шумели, смеялись, слушали музыку, говорили обо всём на свете, шутили, и каждый раз возвращались к тому, что на самом деле было их жизнью: к танцу. Показывали, изображали (передразнивали?) педагогов и друг друга, обсуждали свои и чужие достижения и провалы, вскакивали, спорили…
– Ребята, а давайте…
Его слушались: верили в его память и фантазию.
Шумная компания подростков моментально стихала, распределялись роли, выстраивалась мизансцена; он дирижировал ими, припоминая на ходу уже виденное – и (самое главное!) осуществляя