в равной мере как и в мужчин, лежит не только в бисексуальной сути профессии хореографа и режиссера, но прежде всего уходит корнями в неукротимую любовь к маме. Я любовалось ею так, как может любоваться обезумевший от восторга любовник, для меня короткие расставания с ней были трагически невыносимы. Сейчас, имея знания для возможности проанализировать значение мамы в мой детский период, я понимаю, что моя склонность к одиночеству, моя болезненная застенчивость, мое ощущение собственного несовершенства проистекают от этого огромного, не помещавшегося в меня чувства любви к маме.
Мамины руки. Я любила разглядывать плотные, извилистые вены на ее худощавых и сильных кистях, под белой кожей они отсвечивали сине-зеленым перламутром, и казалось мне, что это и есть эталонная красота женских рук. Мама была рьяная в работе, в танце, в домашних делах, в своей принципиальности, в своей педантичной аккуратности, в своей честности и филигранной порядочности. Ее руки были всегда в действии: я их помню готовящими вкусности к праздничному столу; моющими серой тряпкой полы; перебирающими шпильки для сценического парика; пришивающими блестки на испанский головной убор; штопающими мои порвавшиеся на коленках рейтузы; гладящими мой ушибленный локоть; нарезающими прозрачными ломтиками сыр; трущими влажной губкой оконные стекла; несущими неподъемные сумки с продуктами; обводящими красной помадой губы; каждодневно надевающими и снимающими традиционный набор золотых колец; держащими чашку с горячим молоком у моего расплавленного температурой лица; хлопотливо расставляющими праздничный сервиз на раздвинутый стол; расправляющими для сушки постиранные вещи; отбрасывающими густую, непослушную прядь со лба… Вся жизнь моя была бесконечным набором картинок маминых неотдыхающих рук.
Когда мы с Мишей вбежали в реанимацию Мариинской больницы, первое, что меня проткнуло от живота к горлу, – это мамины тихо лежащие на казенной простыне руки. Одеяло сползло на сторону и оголило мамину не по возрасту молодую грудь, я сразу прикрыла ее, застеснявшись присутствия Миши. Мама была в коме. Оставалось нам быть вместе еще несколько дней.
Странное, символическое переплетение названия больницы, где уходила мама, и театра, где она провела счастливые моменты зрительского восприятия от детских лет до конца жизни… обе знаковые точки на карте Санкт-Петербурга зовутся Мариинскими.
Мама всю жизнь прожила с врожденным пороком сердца, преодолевая этот диагноз и отмахиваясь от него. Это было причиной ее непоступления в хореографическое училище Вагановой, соответственно угрозой неосуществления главной мечты, но она стала танцовщицей, она стала главным балетмейстером театра, она стала востребованным хореографом. Этот недуг был причиной ее частых тяжелых сердечных приступов, при этом она не щадила себя ни в работе, ни в интенсивности жизни, ни в объеме эмоциональных переживаний. Это была яркая, мощная жизнь вопреки!
До моих шести лет мы с папой и мамой жили в Волгограде, куда родители уехали из Ленинграда, получив работу: мама – в театре музыкальной