поэтому, несмотря на нередкие декларации о взаимном признании сторон, между этикой и психологией остается полоса отчуждения. «Психология, – говорил, например, Ю. А. Шрейдер в одной из академических дискуссий, – построена на том, что можно извне направить, детерминировать путь человека… Этика же исходит из противоположной установки – свободы воли: только тогда и становится возможным сам этический поступок. Свобода воли – основная предпосылка этики. Человек отвечает за свой поступок. Поступок возникает ни почему, как свободный от воли. Этика основана на том, что я делаю так, как хочу – потому что считаю это нужным, а не потому, что мне так хочется. А психология изучает именно то, что же мне хочется. Это не отрицание психологии, это различение ее с этикой. Психология показывает, как происходит поведение, в частности, какие механизмы приводят к ощущению трудности поступка, что в человеке сопротивляется ему, какие механизмы приводят к отказу от поступка. А этика по сути своей антипсихологична. Как ее не волнует. Ее интересует содержание поступка, а не психологический фон»[216].
Но и психологи могут, в свою очередь, заявить об антиэтичности – лучше поправиться: внеэтичности – психологии. Ведь этика как таковая их тоже не особо интересует. Она имеет в лучшем случае совещательный, но отнюдь не решающий голос в исследовательском процессе, задача которого – понять логику собственного движения психики, ее механизмов, а уже соотносится ли это с нравственными установлениями или нет – дело второе. Соотносится – хорошо. Нет – психолог ничего поделать не может, да и не должен. Главное – не изменять своей (в данном случае психологической) правде, искать, где психологически потеряно, а не там, где морально светло. Отсюда и отношение к изучению нравственного развития. Это для психологов – один из возможных объектов применения психологического аппарата, определенный, причем достаточно узкий, угол зрения наряду с другими ракурсами и путями.
Более того, после Фрейда многие усвоили, что с точки зрения психологии мораль нередко просто фальшь, поза, прикрытие истинного лица, и следование ей обусловлено лишь внешним социальным давлением, общепринятой формой, цензурой. Понятно, что при таком взгляде о свободе воли как основной предпосылке этики речи не идет. Поэтому, несмотря на декларируемые терпимость и почтение, внутреннее убеждение (переходящее часто уже в предубеждение) требует от психолога держаться настороже и подальше от обсуждения нравственных императивов.
Так может происходить и продолжаться до поры, пока мы полагаем задачи изучения личности, ее нормы, здоровья в ней самой, не соотнося с общим путем, замыслом, спасением человека. Если же это соотнесение произвести, то, как мы видели выше, меняется понятие нормы, здоровья, самого смысла личности. И тогда психология из позиции наблюдения, наблюдателя борьбы за человека в человеке входит сама в область этой борьбы как ее инструмент, орудие и совершается кардинальный поворот: из психологии, согласной рассматривать