за наших людей, их жизни и благополучие, – сказал отец Димитрий и склонился перед алтарем. Князь опустился на колени рядом с исповедником, которого знал с детства. Князь и священник не заметили, что в часовню тихо проскользнул еще один человек. Он затаился у входа, устремив горящий взгляд на алтарь православного храма. Золотая чаша, невидимая сейчас, была предметом его исступленного желания. Злая радость переполнила Гвидо – в часовню ведет подземный ход, надо только найти его. Золото и сталь – два надежных проводника! Уж кто-нибудь из феодоритов проговорится! Князь и священник, коленопреклоненные, молились у алтаря. Теплый золотистый свет из-за алтарной преграды ложился на их лица мягкими бликами.
Гвидо дрожал от нетерпения в засаде. О, как ему хотелось остаться наедине с бесценной чашей, почти так же, как с княжной. Помолившись, князь вышел из часовни, генуэзец тугой пружиной сжался в своем углу. Он бы охотно пришиб и князя Феодоро, если бы знал, что может уйти незамеченным. «Мое время еще придет», – яростно думал Гвидо. Священник тоже вышел из часовни. Гвидо остался один. Он беззвучной тенью вступил в часовню и прокрался к алтарю. Чаша струила нежный золотой свет. Гвидо застонал от предвкушения и обеими руками схватил чашу. Ладони обожгло, золотистое сияние померкло, но генуэзец удержал чашу и быстро сунул её под камзол. Повернувшись спиной к алтарю, он устремился к выходу, но не успел – отец Димитрий вошел в часовню. Похититель заметался, чаша жгла его грудь сквозь рубашку, ладонь сжала эфес кинжала.
– Кто здесь? – голос священника разнесся по всей часовне. Гвидо застыл, вся его поза изобличала вора.
– Это я, падре, – еле выдавил он.
– И что же вы, синьор Фальконе, делаете в нашей церкви? – спросил отец Димитрий.
– Пришел помолиться, – ответил итальянец.
– Грешен? – строго спросил священник.
– Грешен, святой отец, – с показным смирением согласился Гвидо.
– Что ж, молись, но исповедь не приму, – строго произнес священник и обошел Гвидо по проходу к алтарю. Тут только он заметил, что алтарь освещен лишь восковыми свечами. Исчезло теплое золотистое сияние, исходившее от чудесной чаши. Священник круто обернулся – молодой генуэзец со всех ног несся к выходу.
– Стой, остановись! – вскричал отец Димитрий. – Отдай чашу, нечестивец!
Гвидо готов был выскочить из часовни, но снаружи раздались голоса. Он оглянулся – разгневанный священник подбежал уже близко. Гвидо выхватил кинжал из ножен, сжал крепче позолоченный эфес и его массивным навершием ударил в лоб отца Димитрия. Он упал навзничь с открытыми глазами. В них отразился сводчатый потолок фамильной церкви властителей Феодоро. Гвидо застыл на месте. Голоса и шаги с улицы приближались ко входу в церковь. Молодой Фальконе понял, что не успеет выйти из оскверненной им церкви. Воровство, убийство… Неужели он и впрямь совершил эти злодеяния? Гвидо встрепенулся и перепрыгнул убитого