сказала мама. – Но посещать ее нужно. Как я жалею, что не могу отдать вас в церковную школу! Но испытания нам посылаются не просто так. Учись, дочка, хорошо, и не позволяй увести тебя с истинного пути. В школе бывает всякое, миряне не всегда дружелюбны к нам.
И мама как сглазила.
На первосентябрьской линейке новые одноклассники подозрительно оглядывали меня и не спешили знакомиться. Городской, но в дешевой и поношенной одежде, без телефона, но зато из «той странной церкви».
Я нашел глазами Гришку. Он тоже неуверенно переминался с ноги на ногу на краю своего класса. А вот у Аньки все было в порядке. Она стояла с разноцветными мохнатыми астрами и пыжилась от гордости рядом с такими же ребятишками, не подозревая еще о социальной лестнице и всем таком прочем, что приходит с годами. Я был рад, что хотя бы у нашей Аньки все хорошо. Меньше забот на плечах, хватало и так вечно болеющей мамы.
Как ни странно, но в классе у меня был знакомый. Леха Каланча. Еще до переезда в Серый Дом мы летом как-то гостили у Кусочкова и с матушкой Варварой ходили к Лехиной матери за молоком.
Почему-то Каланча сразу невзлюбил меня. Может, потому что, когда после линейки мы зашли в кабинет на классный час, и я заметил рядом с ним пустое место за партой, то спросил:
– Лех, здесь не занято? Можно сесть?
Без всяких реверансов, поклонов и подношений.
Каланча стоял, облокотившись на край стола, с прищуром глядел на меня, а потом громко сказал, чтобы слышали все:
– А я знаю, кто это такой! Это Тимка-старовер! Ну что, Святошка, как там у вас? Ударили по правой щеке, подставь левую?
Он резко спрыгнул с парты и толкнул меня в грудь. Я налетел на соседний стол под визг какой-то девчонки. Остальные мои одноклассницы захихикали, парни заржали.
Я не любил драться и не умел, поэтому одернул рубашку, поискал глазами другое место и сел за пустую парту в конце класса. До прихода учителя меня больше не замечали, но я чувствовал напряжение. И напряжением был я – городской святошка. Наверное, «городской» даже влияло больше. Время от времени кто-то косился в мою сторону. Кажется, выходка Лехи вмиг показала одноклассникам, кто есть я – жертва и неудачник. Вовсе не Лехин знакомый, каким себя возомнил.
Ну и ладно. Отчаиваться я не собирался. Но мою школьную жизнь нельзя было назвать сладкой: то толкнут, то кинут пенал между оконных рам, то протопчутся по тетрадке. Но, видно, из веры во мне выросло все-таки какое-то деревце: я терпел. Не давал сдачи, не роптал, не жаловался. Поднимал и отряхивал учебник, потирал ушибленное место и шел дальше. Доставал пенал – заложника старых окон – длинной школьной линейкой, встречая учителя пятой точкой, изогнувшись буквой зю в форточке.
Их было больше, и я не знал, как защищаться. Не просить же помощи у младшего брата? У того тоже были бои. Правда, после пары стычек, он все-таки прижился и даже обзавелся другом.
Миха Репьев или просто Репей. Через год он мне очень поможет.
А пока, заглядываясь на Леху Каланчу, мой класс продолжал травлю.
К тому же,