пальцы.
Потом сотрясение дало временный отпуск от Кусочковых дел, и последний наш мешок мы везли уже по гололеду. Велосипед, как норовистый конь, пытался высвободиться из-под мешка, скользил колесами. Мы еле доволокли наш «сизифов камень» и взбунтовались. Не на горбу же нести мешок шлака семь километров! Кусочков, глядя на первые мушки снега, согласился.
– Отложу до весны, – решил он. – Сейчас по холодам много не наработаешь. Да и нет времени у меня шлак грести и на машине возить. Доделаем весной.
Глава 7
Нельзя смотреть телевизор.
Нельзя слушать радио.
Нельзя читать книги.
Нельзя есть мясо в пост.
По средам и пятницам тоже нельзя.
Мобильник? Запрещено. Чашка чая? Увы, но нет.
Запретов было столько, что мы переставали думать о них. Просто знали, что все интересное, наверняка, «нельзя».
Мы исхитрялись, как могли, ведя партизанскую войну против мамы. С телевизором, радио и праздниками было сложно. Успешнее всего получалось с книгами.
Маму часто подкашивала неизвестная болезнь, которой врачи еще не придумали название. Начиналось с того, что по утрам, вместе с трезвоном будильника, мама начинала охать под одеялом: «Что-то мне плоховато сегодня!»
Я вставал, расталкивал Аньку и подливал ей ковшик воды в рукомойник. Умывшись, сестра одевалась, а я чистил зубы. Дальше рукомойник занимал Гришка, а я в это время заплетал Аньке косу. Колосок у меня получался неплохо. Тонкая русая коса доставала сестре до пояса, и она сама на конце вплетала ленточку.
Мама напоминала слабым шепотом, что пора читать молитву. Вот тут в дело вступала хитрость. Слава полке в летней комнате и школьной библиотеке.
Мы раскладывали аналои6 перед сервантом. Его верхнюю стеклянную часть занимали иконы, а в нижней секции хранились молитвословы и другие священные книги. А еще мамин кагор. Иногда она пила его, а иногда мы, чуть-чуть, по глоточку, чтобы не нарваться на очередную епитимию.
Так вот, ловкость рук и никакого мошенничества: беря молитвослов, зацепить из портфеля, который предусмотрительно валяется рядом, еще и развлекательное чтиво. Кладешь молитвослов на аналой, а пониже свою книгу, и начинаешь шёпотом читать. Я помню, что довольно долго моей утренней молитвой была «Поднятая целина» Шолохова. Мне книга понравилась, а вот Гришка так и не осилил.
Мама слышала наше бубнение и не подозревала о коварстве. Тридцать минут спокойного чтения пролетали мгновенно, в отличие от тех утренних получасов, когда мама оказывалась здоровой.
Верный наш безропотный друг Анька стояла рядом, переминалась с ноги на ногу, и глядела в красный угол. Наверное, наша маленькая мудрая сестра каждое утро, и правда, молилась за своих непутевых братьев.
В Сером Доме мы придумывали для книг тайники. Свои я прятал в печке, в нежилой комнате на нижнем этаже, той самой, с недоделанным погребом.