ритор. – Кстати, признайтесь, для чего вам понадобилась шутка про мундир? Этот палатий здесь явно неуместен.
Божена быстро взглянула на гостя.
– Да, сейчас открою… Я кофе сварю, хотите? Вы не переживайте, это ничего, это с непривычки. Думаете, папа простые травки в свою настойку добавляет? О, нет, они волшебные, многие, впервые попробовав, падают с ног… А палатий… Неужели вы в самом деле обиделись? Папе было приятно.
– Нет, не обиделся, – ответил Киннам и не соврал, только подумал: «Вот оно что! То-то я смотрю: пил не так уж много, а голова мутная, как луковый суп…»
Он уселся на обшарпанный табурет, Божена возилась с кофе. На столе перед Феодором лежало несколько листков бумаги. «О, да это же…» Он жадно схватился за распечатки. На первом листке был заголовок: «Болярин Олелько благоверной Анастасии, царице ромеев, желает здравия и долгоденствия…» Дальше шел набор стандартных любезностей, от которых автор вдруг перешел к непонятным упрекам, порицаниям и горьким сетованиям…
– Ну, вот, господин Киннам, то, что вы искали, – заговорила Божена. – Про боярина дальше сами узнавайте – это, думаю, несложно. Но теперь, уж пожалуйста, услуга за услугу. Видите ли, я очень хочу устроиться корреспондентом в «Речь Посполитую». Но там большой конкурс и люди не мне чета, разве только… Разве что мне удастся сделать какой-нибудь сенсационный материал, который впечатлит редакцию, тогда да. Я бы хотела сделать интервью с вами, если вы не возражаете.
– Со мной? – удивился Киннам. – Хм… Что ж, пожалуйста. Но что я могу рассказать интересного для краковских читателей? Они увлечены литературой или древней историей?
– Нет, – Божена качнула головой, – их интересует политика. Например, всё, что связано с помолвкой принцессы Катерины и Луиджи Враччи. Об этом до сих пор все говорят, пишут, но история настолько загадочная, что никто так ничего и не может понять. Вы ведь бываете при дворе, вы должны быть в курсе слухов, догадок… Или, может быть, просто знаете, почему о помолвке объявлено на Совете Европы и при чем тут вообще увезенные тысячу лет назад сокровища?
– Что же я тут могу прокомментировать? – Киннам развел руками. – Я совсем не имею касательства…
– Имеете! – уверенно прервала его Божена. – Я не прошу вас пересказывать ваш разговор с понтификом, вы этого и не сделаете, но я уверена, что все догадались правильно и беседа самым непосредственным образом касалась сокровищ!
Чашка кофе уже дымилась на столе перед Киннамом, однако он пока не притронулся к ней. Он смотрел на эту девушку, такую прекрасную – уж не от волшебных ли травок? – такую настойчивую, целеустремленную и такую… Что же смущало в ней? Этот резкий профиль, смело изогнутая бровь, задорные глаза, чуть заметная складка у губ… Да, конечно: ледяная холодность и строгость, с которой Божена сейчас смотрела на него, – Киннам не привык к таким женским взглядам.