«они шли втроем и пили из одной бутылки». Вот что-то похожее было и у нас. Старушки и женщины с детьми шарахались от нас, не зная чего ожидать. Мужчины игнорировали или подозрительно смотрели, а у молодых парней был вид, будто мы бросили им вызов, и они готовы броситься на нас в ответ. Презрение во всех взглядах! Это лучше, чем безразличие.
По пути мы наткнулись на людей, очень эмоционально обсуждавших возможность принятия закона о смертной казни. В последнее время правительство, видимо, в попытке не отставать от новых тенденций, само стало устраивать такие сборища. «Здесь каждый мог высказать своё мнение!» – зазывали лозунги. Естественно, всё было не так. Несколько ведущих внимательно следили за собравшимися, направляя их мысль в нужное русло, не допуская острых отклонений от темы. А за углом всегда дежурил отряд жандармов на случай обострения дискуссии.
Мы подошли ближе и мой товарищ негромко с разочарованием сказал:
– Очередной цирк уродцев. На этот раз про смертную казнь.
В этот момент на сцену забралась женщина и закричала, тряся кулаком:
– Я за смертную казнь! Да не за просто введение инъекции, а за расстрел, чтоб к стенке ставили!
Все одобрительно закричали.
– Так их!
– Правильно!
– Расстрелять негодяев!
– Да!
Гумбольт беспокойно смотрел по сторонам, а потом с искренним расстройством в голосе сказал:
– Они говорят так, будто это другой мир, это никогда их не коснется, они никогда не окажутся в камере смертников, будто их невиновности хватит, чтобы избежать несправедливого суда. Да и какая невиновность… Сколько из них сможет удержаться от соблазна обогатиться за счёт несчастья других, особенно когда «никто не будет видеть» этого? Явно не те, кто с таким упоением кричат слова «смерть» и «убийство».
– Вот за такие речи ты и стал журналистом. В любом случае, всё уже сверху решили.
– Думаешь?
– Знаю. Эти бюрократы не меняются.
– М-да…
– Беги! – крикнули ему.
И Гумбольт побежал. Ничего не видел, ничего не чувствовал. Много падал, но не замечал, как вставал. Всюду был лес, ветки били его и не давали пройти. Жуткий шум стоял в ушах, он не знал, что это было. Наконец, он упал и не встал. Шум был только в его голове. Вокруг тихо.
Сырая полугнилая листва медленно начинала пропитывать влагой его одежду. Он чувствовал, как весь бок, на котором он лежал, стал мокрым. Но это была теплая влага. Дотронулся – боль пронзила тело. Гумбольт застонал и перевернулся на спину. Голые тонкие ветки качались надо ним, чернея на фоне серого дневного неба. Уже день, а бой завязался утром. А наступление?
Он резко поднялся и, сидя на земле, стал быстро поворачивать голову в разные стороны. Тревога, зародившаяся в сердце, уже охватила всю его грудную клетку, он вскочил и стал крутиться на месте, тревожа опавшую листву, совершенно забыв о ранении. При каждом повороте маленькие веточки цеплялись за его одежду и тянули за нее. Он замахал руками, пытаясь переломать ветки, а сам продолжал лихорадочно пытаться понять, где он и что с наступлением. Тревогу за несколько секунд заменил страх, Гумбольт застыл на месте и схватился