мегаполиса приблизились, теперь они выглядели словно циклопический посев, гигантские ростки башен, грубо продырявившие землю долины.
– Сядем в аэропорту, и пойдет обычная суета с формальностями, черт бы их побрал, – буркнул сосед в кресле напротив. – Не понимаю тех маньяков, которые имплантируют чип в черепную коробку – мой мозг отчаянно протестует против такого надругательства. Я позаботился, чтобы микросхему мне ввели в подмышку. Это довольно удобно, но боязно, что он сломается.
Вильма вежливо согласилась. Кулон на батарейке – пурпурное сердечко величиной с ноготь, мерцал пониже ее ключиц. Сосед, который оказался лысоватым и добродушным на вид толстяком, вошел в раж и не унимался, назойливо рассказывая очередную историю.
В горной долине темнеет рано, там, в густом и живом полусумраке мерцали бесчисленные огни Элама. Толчок заставил вздрогнуть корпус лайнера, накатила минутная тошнота. Вильма подавила неприятные ощущения и вернула ноги в туфли – ступни отекли и это удалось не сразу. В ту же минуту снаружи заиграла музыка, в ласковой мелодии встречи преобладали звонкие колокольчики, а потом тонко и грустно запела синтезированная свирель.
– Вот мы и дома. Пойдемте на выход. Здесь очень ленивые рабочие киберы. Вам помочь с багажом?
Вильма придала своему лицу чувственное и туповатое выражение. Мягкая и полупустая, очень легкая, ее сумка валялась под креслом.
– Не надо, меня встречают.
Толстяк двинулся прочь с самым разочарованным видом. За трапом повеяло техногенной жарой, а за кромкой поля – теплой влагой и стриженной зеленью. Куртки пассажиров флюоресцировали, позади бордюра из стриженых кустов тоже едва заметно, но очень нехорошо мерцало.
«Это барьерное поле, которое окружает площадь. Его не видит никто, кроме меня».
Вильма подобралась. Людской ручеек тек в сторону арки. Неспешно работало устройство сканирования. Толстяк, тот самый, из лайнера, с чипом под мышкой, потел от волнения и жары в первых рядах. Сразу за ним в очередь пристроился худой, долговязый парень в пестром свитере. Свитер, весь в продуманно расположенных дырочках, обвис мешком. Небрежность, скорее всего, составляла неотъемлемую часть стиля и усиливала общее впечатление беззаботности.
Толстяк тем временем робко причитал: то ли в схемах арки что-то не заладилось, тот ли чип и вправду подкачал. Возня вокруг него просматривалась плохо, обзор скрывали пестрые спины. Вильма отступила немного в сторону, выбрала хороший ракурс, дала команду глазным датчикам и три раза сфотографировала арку прохода – сначала общий вид толпы, потом доброе лицо толстяка и, наконец, сама не зная, зачем – долговязого парня в свитере.
Толстяка оттеснили. Он хватался за карманы, скорее всего искал там сердечное. Толпа беззлобно посмеивалась, пережидая, пока освободится проход. Парень в свитере переступил с ноги на ногу и немного переставил свою сумку.
Тревога охватила Вильму. «Дева Мария, только бы