родство, даже не вдаваясь в детальный исторический анализ, то, например, для латинского и хеттского с уверенностью можно постулировать лишь наличие сродства (структурного сходства); вопрос же об их родстве отнюдь не является очевидным. В сущности, мы всегда остаемся в рамках альтернатив, сформулированных Н. С. Трубецким.
Мы вновь возвращаемся к проблеме больших расстояний. Размеры территории, «контролируемой» индоевропейцами, даже при допущении географически более ограниченного первичного очага, естественно вызывают представление о многочисленных соседях наших предков, говоривших на отличных от индоевропейских языках. Конечно, столь серьезное противоречие, как неумение или нежелание соседей говорить по-нашему, было достаточным поводом для военного столкновения. Однако даже в тот варварский век войны сменялись миром, и разноязычные соседи неизбежно контактировали также и в условиях «круглого стола». И такой вид контактов был, наверное, не менее редким, чем контакты на поле брани, о чем свидетельствует открытый Л. Морганом закон гостеприимства, являющийся, по его выражению, замечательным украшением человечества в эпоху варварства (т. е. в период от неолита до конца железного века) [Морган 1934б: 31 и сл.]34. Действенность этого этического института можно было наблюдать еще в начале прошлого века среди американских индейцев даже по отношению к белым колонизаторам. Понятно, что на этой почве не могли не стимулироваться попытки наладить более эффективное (хотя, может быть, менее эффектное) общение, нежели объяснение по способу, примененному Панургом в диспуте с англичанином. В результате могли возникать сильные тенденции к конвергентным языковым образованиям, которые подкреплялись этнологическими факторами в виде приема иноязычных племен в племенные союзы; случаи такого рода отмечены Морганом также в среде туземцев Северной Америки. Складывавшиеся таким образом койне могли, по-видимому, стать теми ареальными «праязыками», из которых позже развились некоторые исторически засвидетельствованные языки.
Если Оскар Уайльд счел возможным заключить, будто единственное, что различает англичан и американцев, это их язык, то в применении к неолитическому населению Европы это заключение звучало бы совсем не парадоксально. Зависимость человека от природы была настолько велика, что сходные географические и геологические условия определяли и сходство в экономике, домостроительстве, верованиях и обрядах, и только язык мог служить различительным признаком. Языковые различия могли быть при этом большими или меньшими, что зависело не столько от генетических, сколько от типологических критериев. Можно полагать, что по мере углубления в доисторию число случаев affinité будет возрастать, но мы не обязаны всякий раз аппелировать к праязыку, чтобы констатировать даже значительные структурные совпадения, как не обязаны, встречая в жизни двойников, предполагать наличии у них одной матери, хотя подобные предположения в таких случаях