защелкали.
– Э-э… привет?.. – робко пропищала я. – Мир… дружба… Г-гости с небес…
Мы друга друга не поняли. Осьминожки слаженно рыкнули и ощетинились копьями, как большой игольчатый ежик. Я сглотнула и отвела иззубренное лезвие от собственного горла, чем окончательно перечеркнула изначально не шибко дружественные намерения дикарей. В следующую секунду гронатейцы намертво оплели меня руками-щупальцами и куда-то потащили, как опутанное веревками порося. Лишенная возможности не то что кричать – нормально дышать, я тоскливо посмотрела наверх и увидела темную тушку хомяка. Поза у него была исключительно злорадная.
Похоже, что-то сложное в работе контактера все же было.
Привязанные к дереву руки нещадно горели в суставах. Я извивалась ужом, надеясь выпутать хотя бы пальцы, и материла собственные глупость и любопытство, приведшие к столь плачевному результату. Правда, не вслух: впечатленные моим контактерским порывом, дикари намертво запечатали мне рот. Склизкая тряпка ерзала по губам, но соскальзывать не планировала, схваченная на затылке поистине морским узлом. Последний тоже доставлял неудобств, впиваясь в голову.
Нагретый за день воздух вкусно пах баней и вениками. Поселение гронатейцев представляло собой скопление овальных нор с насыпями из почвы и растений, издали похожих на сугробы. Возле каждой горел небольшой костерок, чадящий столбяным дыбом. Зеленоватое пламя едва тлело под сложенными домиком дровишками, не давая ни тепла, ни света, и служило, скорее, ориентиром, как путеводная звезда на севере. Поэтому, специально для дорогой гостьи, прямо в центре обширной поляны гронатейцы заложили новый костер, ярко полыхавший под здоровенным вертелом на опорах.
Не спеша радоваться оказанной мне чести, я раненой змеей извивалась в веревках, пытаясь ослабить их захват. Гронатейцы не обращали на меня внимания: связали на совесть, не пожалев материала и сил. Отбиться от них еще на стадии прикручивания к дереву не вышло, и теперь хотелось выть от отчаяния. Мне бы только дотянуться до Синта! Во что бы то ни стало нужно подать сигнал Риму, но с задранными руками и кляпом во рту это была непростая задачка.
Выдохшись и тяжело дыша сквозь мерзкую тряпку, я обреченно навалилась на дерево и тут же с шипением отпрянула. Содранная при падении спина отозвалась острой болью. Ну почему, почему я вечно вляпываюсь в такие переделки?!
Синт поблескивал на запястье немым укором. А ведь сама виновата, что за полгода не сумела найти к нему подход! Ну и пусть вредный – подружился же Рим со своим коммуникатором, и тот ни за что не стал бы вот так осуждающе молчать в трудную минуту, делая вид, что не понимает, как сейчас нужен! Если выживу, обязательно извинюсь!
Синт продолжал спать, игнорируя мысленные воззвания и мычание сквозь кляп. После невыносимого свербежа, который бывает перед затеканием конечностей, руки совсем онемели. Я попробовала дотянуться