интереснее общение с кем-то, на кого они хотят походить. С кем-то молодым, полным сил, профессии непременно интересной, чем с кем-то, вроде меня – старичка, который даже вот в таком простом разговоре с вами по проклятой привычке берётся поучать. Как видите, со второй частью вашей гипотезы я согласен.
– В таком случае разве может быть что-то интереснее судмедэкспертизы?
Флинт замолчал и посмотрел на меня вдумчивым взглядом, а я не отвела глаза. Да, мне казалось, я скоро начну подозревать самых близких. Мне казалось, скоро это превратится в паранойю. Когда ни одной, ни одной, мать её, зацепки, и целый город потенциальных убийц.
– Навряд ли. Но это только в том случае, если кто-то решится рассказывать о ней детям от девяти до тринадцати.
– А вы бы не решились.
– Никто, мало-мальски имеющий человеческий облик.
Я тогда просидела до полуночи с этим проклятым рисунком, то стирая, то заново рисуя неизвестные мне черты. Выуживая из памяти лица всех детей и пытаясь найти нечто общее для них для всех. Нечто, позволившее бездушному мерзавцу с одинаковым успехом заполучить таких разных мальчиков. Несмотря на то, что они все были из приюта, тем не менее они очень сильно отличались между собой. Вспоминались слова их приёмных родителей и воспитателей в приюте. Кто-то из детей любил животных, кто-то их панически боялся; кто-то увлекался конструированием, кто-то любил читать. Некоторые регулярно и с особым удовольствием посещали церковь, и не только по воскресеньям, другие шли на службу не чаще раза в неделю и только под пристальным взглядом воспитателя или же матери, чтобы не сбежать по дороге. Такие разные дети, которых объединил один ритуал смерти.
И сейчас я смотрела на опостылевшие до зубовного скрежета серые безликие стены и лихорадочно продолжала искать то самое общее между ними. Пыталась представить, что всё же могло заинтересовать каждого из них. Правда, в голове всё с большим отчаянием билась мысль, что дело именно в личности убийцы. Слишком тонкий детский психолог, знающий, на какие точки нажимать, чтобы манипулировать мальчиками? Или же просто человек, который находит общий язык с детьми, потому что сам имеет их? Детей, братьев, учеников.
Мысль выскальзывает, наглая, не хочет поддаваться, дразня тонкими крыльями подсознание, и улетучивается вместе с навалившейся слабостью.
И уже проваливаясь в сон, вдруг услышать хриплый голос Дарка, спускавшегося в мою камеру.
***
Он не любил вспоминать события из своего детства. Всё чаще они казались ему ненастоящими, каким-то искажёнными что ли. Они не могли принадлежать ему. И в то же время он, конечно, понимал, что именно детство определяет будущее человека, его характер и силу. В таком случае ему, наверное, следовало бы быть благодарным за всё, через что пришлось когда-то пройти, чтобы стать тем, кем он стал сейчас. Вот только странно благодарить кого бы то ни было за погружение в Ад. А именно таким и было оно. Его детство. Пора, ассоциирующаяся сейчас у взрослого мужчины только с болью. С океаном боли и унижений,