Платона есть разрыв, пустота. И вот её призваны заполнить числа.
– Числа? – переспросил Варлаам. – Это уже мысли Пифагора. На твоём месте я бы не забивал себе голову языческими авторами.
– А хочешь знать, что есть числа?! – почти не слушая его, продолжал витийствовать Витело. – Числа – это первое докачественное расчленение единого. Ум же я представляю себе как перводвигатель.
– А это уже из Аристотеля, – заметил Варлаам. – Путаница у тебя в мыслях, друг мой.
– Нет никакой путаницы. Эти мысли – всего лишь желание углубить учение Христа, но никакая не ересь.
– Но ведь и твоё «единое», и нус, и «мировая душа», о которой толковали языческие мудрецы, всё это есть Бог. А Бог – он един, и нельзя разделять и расчленять его на всякие там части и ступени. – Варлаам с жаром заспорил с товарищем: – Бог – и есть «Мировой Разум» древних. Платон и Аристотель подспудно пришли к этому.
– Но я и не отвергаю твои мысли. Моя логика вовсе не противоречит христианству, – Витело пожал плечами. – По сути, я всего лишь повторяю доводы Ансельма Кентерберийского[106]. Впрочем, меня сейчас больше занимает геометрия и физиология. Но хватит, надоело. Не хочу напиваться. – Он решительно отодвинул в сторону пиво. – Лучше расскажи о себе, Варлаам. Ты, наверное, был в княжеском дворце?
– Да, был. – Варлаам выразительно приложил палец к устам и перешёл на шёпот. – Принёс вашему Болеславу весть о том, что князь Шварн собирается на него напасть.
Витело присвистнул от изумления.
– Вот так новость, – пробормотал он, почесав затылок. – Что ж, спасибо, упредил. Укроюсь-ка я до лучших времён у монахов. А то, не приведи Господь, загребут в войско. В прошлый раз, когда напали немцы, был набор из горожан. Пришлось стоять, как истукану, на городской стене с копьём в деснице. А я, сам знаешь, непригоден к ратным делам. Ну, а как воспринял твою весть наш князь?
– Сильно разволновался, стал кричать, как безумный. Хорошо, палатин увёл меня из горницы.
– Да, Болеслав – он такой. Ты знаешь, что он дал обет не вступать в отношения со своей женой и, говорят, свято блюдёт его. Поэтому его и прозвали Целомудренным. А когда человек не удовлетворяет свою плоть, он становится излиха раздражительным и совершает необдуманные поступки.
– Тогда я не понимаю тебя, Витело. – Варлаам развёл руками. – Раз ты собираешься в монахи, стало быть, тоже дашь обет безбрачия.
– Это другое дело. Меня отвлекут от греховных дел и помыслов занятия наукой. К тому же моё будущее монашество – всего лишь вынужденная мера. Иначе я не смогу в полной мере заняться наукой.
Приятели умолкли. Варлаам, подойдя к корчмарю, заплатил за еду и питьё.
– Пойдём. Мне надо торопиться в обратный путь, – объявил он.
– Что ж, Бог тебе в помощь. Думаю, мы ещё увидимся.
Они вышли из корчмы и обменялись коротким рукопожатием.
– Если лихо тебе придётся, друже Витело, ступай ко мне в Перемышль. Чем смогу, помогу.
Простившись