для открытого пирога; старик все еще был не по зубам времени, и если и постарел – то лишь самую малость. Белоцвет смотрел на него и чувствовал, как к сердцу подбирается что-то почти позабытое, оно же поднималось к его глазам и немилосердно щипало их. В его ладонь ткнулся холодный нос Живоглота.
– Уходи, – выдохнул Белоцвету на ухо Шеш. – Пока не поздно, уходи. Это больше не твой мир и не твой народ. Не смей тосковать, уходи.
И змей сильно укусил хозяина за ухо, поскольку тот не обратил на его слова ни малейшего внимания.
– Ты!.. – Белоцвет схватился за ухо. – Ну спасибо тебе… скотина бездушная.
Он с трудом отвел глаза от кухонного окна и медленно повернул прочь от дома. Живоглот проследовал за ним и остановился лишь возле камня.
– Я буду тебя ждать. – Холодные глаза потеплели на миг и вновь остекленели, обратившись на Цикуту. – Слушай, ты. По праву того, кто был вожаком стаи Остролиста до тебя, я прошу – береги Белоцвета. Ты мне за него отвечаешь всем, что у тебя еще осталось.
– Хозяин уже приказал мне оберегать короля безвременья. – Высокомерно ответил Цикута, но, поразмыслив, кивнул головой. – Я учту твое пожелание. Потому что ты был лучшим вожаком.
Белоцвет еще раз обнял Живоглота, потрепал его по загривку и, с усилием отстранившись, шагнул за камень.
Весь остаток этого дня он провел возле древнего, поросшего мхом хогмена, на голове которого месяц назад строил башенку из камней. В этот раз башенка получилась вдвое выше, и Белоцвет швырялся в нее голышами, пока рука не заныла. А вечер он просидел в саду, на каменной скамье под вечно цветущим терном, играя на старой лютне, которую ему раздобыли в дебрях дворцовых кладовых.
Так началось для Белоцвета время путешествий. Почти каждый день он заглядывал в какой-нибудь уголок верхнего мира, не только Тринакрии, разумеется. Он нигде подолгу не задерживался, зная меру. Его сонное королевство не требовало много времени, но он опасался навредить тем, кого встречал наверху, поскольку еще помнил людей и то, чем оборачивались для них встречи с хогменами.
Он проходил через круги дольменов и оказывался посреди холодных, продуваемых всеми ветрами Вересковых пустошей Краглы, обходил по солнцу старые деревья и оказывался в глубине сосновых лесов, испокон века растущих в эльфийских землях. Нырял с головой в застоявшиеся пруды и выплывал возле мельничных запруд или из черноты речного омута. Одинокие терны, орешники и падубы приводили его ближе всего к людям. Иногда он замечал неподалеку от связующих мест спящих хогменов; кого в дупле, укрытого сухими листьями, кого прямо на земле, в гнезде из сухой травы, кого в сплетенном из веток гамаке, растянутом между деревьями. Он старался не тревожить их, разве что еще плотнее задергивал завесу, отделявшую их от чужих глаз. Лишь однажды Белоцвет вмешался: в оливковой роще неподалеку от Влихады он нашел дриаду, возле которой сидели на земле две девочки со сплетенными