не представляла, как она сможет оставить Роз. Она-то никогда не найдет себе мужа – это было очевидно. Единственное, что могла сделать для нее Айрис, это выйти замуж за кого-то сравнительно обеспеченного, чтобы иметь возможность помогать сестре на протяжении всей ее жизни. О том, чтобы бросить Роз на произвол судьбы, не могло быть и речи – Айрис знала, что просто не в силах этого сделать. В конце концов, они были близняшками, а значит, связь между ними была крепче и сложнее, чем между обычными сестрами.
Болезнь Роз, казалось, и укрепила, и в то же время разрушила эту связь. Когда сестры были маленькими, Айрис имела обыкновение рисовать кусочком угля на любом обрывке бумаги, какой только попадал ей в руки, – на полях газет, на обертке от масла, на обрывках старых обоев. В те времена Роз искренне восхищалась той легкостью, с какой сестра могла изобразить почти любой предмет: стул, дерево, котенка. «Нарисуй эти ножницы!» – говорила она, и на бумаге появлялись ножницы. «Нарисуй слона», – просила Роз, но ничего хорошего у Айрис не выходило – она могла изобразить только то, что видела перед собой. Так было, но теперь Роз только отворачивалась, когда сестра пыталась развлечь ее своими набросками.
И снова Айрис пришлось сделать над собой усилие, чтобы отогнать посторонние мысли и смешать правильный тон для нижней стороны грудей, где тени были особенно густыми. Вот кисть заскользила по предварительно смоченной бумаге, и Айрис невольно засмотрелась, как растекается во все стороны прозрачная, как воздух, акварель. Пока все получалось как надо, и она чувствовала себя довольной. Глядя на плоды своих трудов, Айрис исполнялась уверенности, что ее тело принадлежит ей одной и никакая миссис Солтер не имеет права использовать его, чтобы отскребать от грязи полы и стирать вонючие коврики. С другой стороны… с другой стороны, именно это тело каждый день напоминало Роз о том, какой бы она могла быть, не случись с ней это несчастье, но тут уж Айрис ничего не могла поделать. И все же, думая о том, что сестра, быть может, завидует ей, она ощутила какую-то странную дрожь. Чем она была вызвана, Айрис не могла бы сказать. Быть может, ей было неловко перед сестрой за то, что болезнь ее пощадила, быть может, она, напротив, была рада, что на ее коже нет тех страшных ям и рубцов, которые навеки изуродовали Роз. Не исключено было, впрочем, что она просто замерзла в холодном подвале.
Высоко подняв кисть, Айрис долго всматривалась в собственный портрет. Сравнивая его с оригиналом (лицо нужно было слегка подправить, но она займется этим позже), она задержалась на груди и талии. Айрис казалось невозможным представить, что их когда-нибудь коснется грубая мужская рука. Чужой человек обнимет ее за талию, потом его ладонь поднимется выше и сожмет… Нет, невозможно! Айрис поморщилась, словно наяву почувствовав это прикосновение, и поспешила вернуться к рисунку.
Она никогда не расспрашивала сестру об одном происшествии, невольной свидетельницей которого она однажды стала. Еще до болезни у Роз был поклонник