короля Польского, польский престол оказался вакантным, что конечно представило широкое поле политическим интригам. Саксонская династия желала сохранить польскую корону в своей семье; прусский король желал противоположного. Некоторые польские вельможи, подкупленные щедротами саксонских курфюрстов, склонялись в их пользу. Другие же, будучи горячими патриотами, находили, что, в случае избрания короля из Саксонского дома, польская корона окажется почти наследственной в саксонской династии, что противоречило бы принципам польской конституции, и желали возведения на престол одного из Пястов.
Венский кабинет, стремившийся приобрести дружбу и доверие нашего двора, не задумываясь также объявил себя сторонником Пястов, может быть, имея в виду одного из князей Чарторижских. Императрица, не объявляя еще своего намерения возвести на престол Понятовского, высказалась только за конституционное избрание одного из Пястов, но когда она сказала это в Совете, князь Орлов вдруг выставил сильные доводы против возвышения Понятовского. Военный министр, граф Захар Чернышев, и его брат, граф Иван, видя, какое влияние имеет Орлов на императрицу, стали (правда, не совсем открыто) на сторону Орлова; были пущены в ход все меры, вплоть до посылки войск в Польшу, чтобы, избегая, однако, явного неповиновения, помешать осуществлению планов императрицы.
Приближалось время собрания сейма, и императрица находила, что во главе войск должен стоять энергичный человек, который будет действовать, не сообразуясь с желаниями фаворита. Ее выбор пал на моего мужа, и она так секретно повела с ним переговоры, что он уехал из Петербурга прежде, нежели узнали о его назначении. Князь был польщен доверием императрицы. Он быстро собрался в путь и восторжествовал над всеми препятствиями. Князю Волконскому, получившему командование над войсками, которые должны были вступить в Польшу и поддерживать патриотов и конституционные права Польши, было повелено остановиться в Смоленске. Мой муж имел в своем распоряжении количество войск, необходимое для экспедиции. Его полномочия устранили все затруднения, возникшие вследствие того, что под его начальством очутились генералы и бригадиры, старшие его по службе; до своего прибытия в Варшаву он должен был отдавать отчет в своих действиях только непосредственно самой императрице и своему дяде, министру, графу Панину.
Разлука с мужем и болезнь моей дочери расстроили меня настолько, что я нашла нужным переменить климат; но, не желая удаляться от Петербурга, где скорей всего могла получать сведения о муже, я попросила у моего двоюродного брата, князя Куракина, разрешения поселиться в его поместьях в Гатчине, ставшей теперь столь великолепной.
Тогда еще не было чудесной и значительно сокращенной дороги, которую провели впоследствии, когда императрица купила Гатчину после смерти князя Куракина, так что Гатчина была в 60 верстах от Петербурга. Я удалилась туда с госпожой Каменской и моими двумя детьми и жила в Гатчине до возвращения императрицы из ее путешествия в Ригу, в полном уединении, выезжая