Рукопись русского. Книга первая. «Les trios derniers coups, messieurs!» (Три последние игры, господа!)
ей? Пусть бы взяла в подруги мою жену. Она красивая.
– Мне нравится быть с твоей женой! – крикнула мне из комнат Ляля. Она крикнула громко, чтобы перекричать шум воды, чтобы я услышал обязательно.
Я услышал. Вытерся и стал надевать колготки. Было неловко это делать: скользил и валился с ног, тянул вверх по бедрам прозрачную ткань. Я надел колготки и вышел в комнаты и стал перед Лялей, не знал, куда деть со стыда руки, спрятал их за спину.
Ляля держала в руках фотоаппарат. Навела на меня объектив. Я зажмурился. Она нажала, щелкнул затвор.
– Каков негодяй! – крикнула она зачем-то.
Она заставляла делать меня все, что ей заблагорассудится. Она валила меня на пол и пинала ногами. И ходила по мне. Она снимала меня на фотоаппарат, как я дрожу и убегаю от нее. Как я корчусь и пытаюсь разнять связанные за спиной руки, как я свертываюсь улиткой и кричу от боли под ее руками. Она нажимала и нажимала кнопку на фотоаппарате. Я катался по полу, рыдал, просил не делать этого. Но я терпел, и тело мое стонало от боли и от страстного желания терпеть еще и еще…
Я умирал сначала со стыда, потом от желания – желание перебарывало стыд.
Она бросила меня на живот, наступила коленом мне на спину и стянула руки узлом.
– Тебе больно, больно? – спрашивала она и давила еще туже.
Мне было больно. Она оставила меня связанным на всю ночь. Она не раздевалась, чтобы остаться предо мной нагою, но она всегда оставалась одетой, и мне не удавалось рассмотреть ее тело. Она наслаждалась властью надо мной. Я спал урывками. Мне казалось, что Ляля могла выпить озеро виски. Она почти не спала четверо суток, она играла. Эту игру она придумала сама. Она выиграла – так и не позволила заглянуть ей под одежду.
– Дурачок, давай я тебя пожалею, – говорила Ляля, отдыхая после приступа страсти. Она насыщалась, а я не знал, что и думать. Она надевала на меня свои платья. Она наблюдала, как мне становилось не по себе – как трясло и мутило меня.
– Дурачок, пожалеть тебя?
Мы провели дома, не выходя никуда, целую неделю. Мы заказывали еду и выпивку по телефону. Всю неделю я был ее женщиной.
– Тебя пожалеть, мой дурачок?
– Да.
– Мой дурачок! Ты не умеешь сам себя пожалеть. Дурачки не умеют жалеть себя. Ты знаешь, что нужно жалеть только себя, потому что никто, никто другой тебя уже не пожалеет никогда.
Я не понимал Лялю. Мне казалось, что она гений, как и ее отец. Я был женщиной, ее женщиной. Она терзала меня в свое удовольствие, как будто делала это в последний раз.
Мы лежали с ней рядом и смотрели в потолок. Она говорила, что хочет танцевать.
– Я умею танцевать. Мужчины смотрят на меня и загораются желанием. Но они не догадываются, что же я хочу от них на самом деле получить. Деньги? Ха-ха! Я хотела играть с ними в мою игру. Спасибо тебе, мой дурачок – ты насладил меня. Я жалею тебя. И тебе должно стать теперь тоже хорошо от моей к тебе жалости. Хочешь посмотреть, как я стану танцевать?
Я не понимал. Но я сказал, что Толясик не разрешил ей танцевать.
– Дурак, –