то, что от нее осталось). Кровь густо сочилась из пяти глубоких борозд. Гордей стащил с себя свиту37 и, свернув ее комком, прижал к ране.
– Холстина под седлом, неси её скорее сюда да туес с водой тащи, – крикнул он Чуриле. – Перевязать тя, княже, надобно. Лошади у нас тут недалече, сейчас Чурила принесёт что надобно. Пальцами на руках да на ногах пошевели, не сломано ли чего.
Димитрий медленно пошевелил конечностями:
– Да нет, вроде, все цело, – наконец смог выговорить он.
– А ребра? Покашляй. Больно?
Князь сделал, что велели:
– Да, вроде, нет, обошлось все.
– Гриднева свита то вон вся в крови, может, теперь мою возьмете, – виновато предложил Ростислав.
– Не надо, вон уж Чурила с холстиной летит.
– Что случилось? – сверху с оврага, откуда совсем недавно скатился Димитрий, на поляну спешили Пахомий и Первак, за ними бежал Найден.
– Князь Чернореченский меня спас, он медведицу заколол, – затараторил Ростислав, рукой показывая на убитого зверя, вокруг которого, жалобно скуля, бегали медвежата.
– Поменьше, чем мой, будет, – рассматривая тушу медведицы, хвастливо бросил Найден.
– Значит, завалили-то медведя? – спросил Димитрий, поднимаясь на локтях.
– Найден его с первого удара прямо в сердце, – с уважением в голосе подтвердил Первак.
– А я вот с первого-то раза промазал, мечом пришлось добивать.
– Говорил я тебе, надень броню, – не смог удержаться от упрека Первак, помогая Гордею перевязывать князя, – теперь зараза такая заживать долго будет. Звериная рана не то, что от меча, – дольше затягивается.
– Ну, раскаркался! – возмутился Пахомий. – Заживет, и следов не останется, не впервой.
– Что ж ты, Ростислав, убег-то? – как можно мягче спросил Димитрий Заозерского князя.
– Я больше так не буду, честное слово! – опять глотая слезы, прошептал мальчик. Его искреннее раскаяние тронуло Димитрия.
На поляне показался Гаврила, красный от долгой и быстрой ходьбы. Тыльной стороной ладони отирая пот со лба, он в недоумении остановился перед медведицей:
– Вот это да! Откуда ж здесь мамка с сосунками? Видать, мы на границе их владений: ельник, видать, хозяина удел был, а дубрава – медведицы. Я холопам приказал бурого к саням тащить, велю, чтобы потом и за медведицей пришли.
– И медвежат пущай возьмут, мои будут, – капризным голосом пропел Ростислав, он опять превращался в баловня.
– Да, знатные ловы, ох, знатные! – Гаврила светился от радости. Два медведя за один раз, да в схватке один на один с такими богатырями, он и не ждал того. Будет, что порассказать.
Димитрия подняли на ноги:
– В седле-то ехать сможешь? – участливо спросил Пахомий.
– Смогу, вон уж и кровь почти не сочится.
– Нет, – сказал Первак, – хуже может стать, надобно князя в сани положить.
Пахомий