Испании? Простите, но не бредите ли вы?
– Государь, я в здравом уме.
– Член Королевского совета – ещё куда ни шло, советник её величества – допускаю… Но едва ли от него зависит слишком многое.
– Однако полтора года назад ваше величество общались с ним так, будто он располагает немалым влиянием в Мадриде.
– Повторяю вам, сударь, что он представлялся мне одним из временщиков, которых было чересчур много после господина Оливареса. И я, при всём своём отвращении к людям подобного сорта, не склонен был пренебрегать их могуществом либо умалять его. Но теперь, после смерти моего тестя… О нет, не думаю, что герцог имеет реальное влияние.
– Уверяю ваше величество, что именно теперь, в период междуцарствия…
– Господин Кольбер!
– Государь, так я определяю время до совершеннолетия Карла Испанского. Итак, повторяю, с установлением регентства герцог д’Аламеда, напротив, обрёл куда большую власть, нежели когда-либо, ибо ныне он – единственный дееспособный источник власти, берущей начало от божественного права.
– Что вы говорите, сударь! Единственным источником божественной власти в Испанском королевстве остаются наследник престола и королева-мать, а в случае их скоропостижной кончины, что не редкость в этом роду…
– В этом случае, государь?..
Король понял, что увлёкся, и поспешил исправить положение:
– Впрочем, мы ушли в сторону. Потрудитесь объясниться, господин Кольбер.
– Охотно, государь, но для этого мне придётся вернуться в прошлое.
– В прошлое?
– Да, лет на семь назад.
– А! – невольно вскрикнул побледневший король, взглядом пытаясь вырвать тайну из самого сердца собеседника. – Ваши воспоминания о герцоге простираются на семь лет назад?
– Именно так, государь.
Людовик прикрыл глаза, ощутив приступ внутренней дрожи. Перед ним промелькнули образы его брата-близнеца и Фуке, томящихся в темнице. Затем снова посмотрел на чёрную фигуру, стоявшую перед ним, и мгновенно успокоился: Кольбер не мог знать роковой тайны.
– Что ж, вернёмся в прошлое, сударь, – попробовал улыбнуться он.
– Я припоминаю, что семь лет назад беседовал с одной из прежних приятельниц Арамиса. Вы понимаете, государь, что, называя герцога д’Аламеда его боевым прозвищем, я лишь стараюсь быть точным.
– Не беспокойтесь, сударь. Итак, эта женщина была любовницей герцога в те времена, когда сам он был мушкетёром Арамисом?
– Верно, государь. Эта дама сообщила мне много любопытного из жизни своего возлюбленного.
– Видимо, что-то компрометирующее?
– Наоборот, ваше величество, чрезвычайно лестные вещи. В её устах Арамис уподобился античным героям, воспетым Гомером.
– Понимаю. Влюблённые глаза в каждом могут различить Аякса.
– Скорее Улисса, ваше величество. Однако, справедливости ради, должен добавить, что целью этого рассказа было погубить ваннского епископа.
– О, женское коварство! Ну скажите, может ли быть что-либо прекраснее любви красавицы?
– Затрудняюсь