Александр Евдокимов

Правдивая странная ложь


Скачать книгу

невесомо —

      в люстре!

      По белым облакам!…

      спешит их сон…

      с дождём!

      И!…

      в вечность поднимаются все чувства:

      они —

      не у Земли!…

      А на крылах —

      вдали…

      Уже:

      над невесомой люстрой!

      …От белых простыней!…

      спешит рассвет —

      в проспект!

      И!…

      в пылких, обоюдных чувствах:

      они —

      не у Земли!…

      А на крылах —

      вдали…

      Уже:

      у невесомой люстры!…

город Москва

      Ц И М Б А Л И С Т

      новелла

      В стиле «Rock-in-Room»

      in the style of «R-&-R»

      Крыльцо лениво тянулось из грязи к двери, почернев в этом времени, устало прогибаясь в скрипах каждого шага посетителей почтового отделения.

      Серая улица мерно втаскивала себя под лоб – в глаза Иннокентию Цимбалисту и сжимала его торопливый пульс, и связывала, и озлобляла. Вспотевшая рука, во тьме кармана, теребила в паутине нервов извещение о денежном приходе.

      – Уехать быстрей… уехать… чёрного золота захотел… фонтан говна! Бросить бы кисленького на каменку…

      Раздражало всё: хмель – бумажка – суета старух…

      Изводила округа печальных изб: тяжесть грязи и седина ковыльная, и седина голубиных испражнений на полотне со словом «ПОЧТА», и тяжесть бездорожья.

      – Вороны кашкарские! – выпал клубок едкого пара в сторону старух.

      Протяжно запыхтел в атмосфере трактор и скис.

      Бабье лето опавшим листом дотянулось до трав: голые ветки царапали небо, пространство стонало журавлиной тоской, истребив в себе и шум пчелы, и бич, и мат пастуха, и солнце. Радуга не пронзала выплясы мелкой дождливой пыли: в щетине холодных осколков созревали вынужденные всхлипы пилы под согнутыми мокрыми спинами. Тяги дымоходов гнали тепло огня и золы из скиний мирян, укладывая низкий ватин неба.

      – Денег мало и поэтому с вашим переводом только после старух.

      Иннокентий Цимбалист шагнул сквозь изломы крыльца, через вязкую грязь, мимо жизни старух – к стене: стена узла связи придвинула шершавые грани заваленного на бок ящика – сел.

      – Будет отпускать-то? – спросила самая высокая из толпившихся у крыльца пожилых женщин.

      Иннокентий кивнул, старухи оживились.

      – Получим ли до обеда? – и тупой угол крыльца срезал тёмную глину с сапога той же бабки.

      – Ты, Марта, успеешь. Ты первая. – Отозвалась самая никудышная – Клавдия: маленькая, пригнутая временем-ношей на палке-опоре, отшлифованной морщинами до зеркального: земля бережно держала старое тело, как младенца и деревянное отражение меж сухих пальцев возвращалось к пульсирующей мякоти темени и тянулось к платку.

      – А я какая? Последняя опять? – вмешалась самая молодая.

      – Так Фаина, – подтвердила Клавдия, навалившись грудью на костыль.

      – Интересно, а кто за Мартой?

      Высокая старуха начала объяснительный сказ.

      – За мной Авдотья…

      – Евдокея! –