к этой женщине с волосами цвета солнца. И давно уже заметил яркий, хищнический блеск в глубине удивительных фиолетовых глаз. Она наблюдала за юношей так, как мангуста наблюдает за пухлым цыпленком, и хотя склоняла голову с выражением невинности, распутные движения ее бедер под слоями яркого шелка юбок и кружев выдавали ее.
– Шлюха останется шлюхой независимо от цвета ее волос, и не важно, живет ли она в бедной хижине или в роскоши губернаторского дворца. – Глубокий звук голоса Эболи сопровождался резким щелканьем языка, характерным для речи его племени.
Зельда негодующе отвернулась от него.
– Глупое животное. Он ничего не понимает.
Хэл отошел от воды и направился к деревьям. Протянул руку к ветке, на которой висела сброшенная им рубашка. Волосы у него все еще оставались влажными, а обнаженные грудь и плечи покрылись розовыми пятнами от грубых столкновений во время борьбы. На щеке осталась полоска крови.
Подняв руку к рубашке, Хэл посмотрел в сторону. Его взгляд встретился с фиолетовыми глазами Катинки. До этого момента Хэл не замечал ее присутствия. В один миг все его самодовольство улетучилось, и он отступил назад, как будто она неожиданно ударила его. Лицо юноши густо покраснело, и краска стерла более светлые пятна, оставленные ударами противника.
Катинка дерзко уставилась на его обнаженную грудь. Хэл скрестил руки перед собой, как будто устыдившись.
– Ты была права, Зельда, – заявила Катинка, небрежно взмахнув рукой. – Просто неуклюжий ребенок, – добавила она на латыни, уверенная, что он поймет.
Хэл в отчаянии смотрел на нее, когда Катинка, подобрав юбку, в сопровождении Зельды и Эболи царственно отправилась по пляжу к ожидавшему ее полубаркасу.
В тот вечер, лежа на узкой койке, на комковатом соломенном тюфяке, Хэл услышал за переборкой звуки движения, тихие голоса и смех. И уже приподнялся на локте… но тут вспомнил оскорбление, брошенное ему так презрительно.
– Я вообще не стану больше думать о ней, – пообещал себе Хэл, снова опускаясь на тюфяк.
Он прижал ладони к ушам, чтобы заглушить музыкальный звук ее голоса. И в попытке выбросить Катинку из головы он начал тихо повторять катехизис ордена.
Но прошло еще много времени, пока усталость наконец позволила ему погрузиться в глубокий темный сон, лишенный сновидений.
В начале лагуны, почти в двух милях от того места, где стоял на якоре «Решительный», поток чистой воды пробивался по узкой расселине, чтобы смешаться с солоноватой водой внизу.
Два баркаса, медленно шедшие против течения к устью расщелины, спугнули с мелководья стайку водяных птиц. Те взлетели, издавая какофонию диких криков, кряканья и гогота, – два десятка разновидностей уток и гусей, не похожих на тех, каких путешественники знали на севере. Были здесь и вовсе диковинные птицы – с клювами странной формы или непропорционально длинными ногами, были и цапли, и кроншнепы, и белые цапли, не слишком похожие на английских, крупнее или с более ярким оперением. Небо потемнело от крыльев,