Вадим Смоленский

Записки гайдзина


Скачать книгу

Федька заерзал. – Опять Мураяма! Чего пишет?

      – Читать надо…

      – Так читай! Я пока чай налью.

      Он загремел стаканами и ложками, а я вскрыл конверт и углубился в чтение. Господин Мураяма поздравлял профессора Репейникова с благоденствием. Он делился радостью по поводу скорого наступления весны, извинялся за то, что своим негодным письмом отрывает профессора от важных дел, и сетовал на занятость, которая не позволила ему написать больше.

      – Ну, что там? – деловито осведомился Федька, возвращаясь с чаем.

      – Он тебя поздравляет.

      – С чем?

      – С благоденствием.

      – А еще что?

      – Больше ничего.

      Федька на секунду замер, потом поставил стаканы на стол и потребовал буквального перевода. Я старательно перетолмачил все письмо, обсасывая каждую фразу до косточки, чтобы никакой тайный смысл не утек.

      – Вот же, блин! – крякнул Федька, когда текст закончился без малейшей зацепки. – Раструби его в затылок, этого Мураяму… Откуда он взялся вообще? Чего хочет?

      – Может, он масон? – предположил я.

      – Нет, – отверг Федька. – Масоны другие.

      – А может, мормон?

      Федька немного подумал.

      – Нет, – опять не согласился он. – Мормон и писал бы про свое мормонство. А тут какое-то «благоденствие»…

      – Значит, не мормон. Просто козел по жизни.

      Выражение «козел по жизни» было взято мной на вооружение в студенческие годы, после общения с одним демобилизованным конвоиром. Эта лапидарная формула, несмотря на уголовный генезис, примечательна во многих отношениях. Она трогательно незатейлива, в меру брутальна, достаточно выразительна и гениально неконкретна. Любого деятеля в любых обстоятельствах бывает уместно обозвать козлом по жизни – естественно, за глаза. Безапелляционность приговора, вкупе с расплывчатостью понятия «козел», отбивает у собеседника всякую охоту пускаться в споры. Эта формула незаменима в случаях, когда предмет разговора вызывает ленивое неодобрение, граничащее с полной индифферентностью.

      – Козел-то он, допустим, козел, – задумчиво произнес Федька, – но откуда взялся?

      – Да господи! – сказал я. – Попутчик в самолете. Случайный знакомый в баре. Соседняя палатка в кемпинге. Куча вариантов. Визитку ты ему свою дал, вот он и пишет теперь, старается.

      – Но для чего?

      – Как «для чего»? Мы же не знаем, кто он такой. Может, он всю жизнь работал каким-нибудь говночистом. А теперь состоит в переписке с иностранным профессором. Это же почетно!

      – Ну, допустим, – сказал Федька. – А если не говночистом?

      – Даже если и не говночистом. Все равно почетно.

      Федька молча взял стакан, отхлебнул чаю и задумался, глядя в одну точку.

      – Вообще-то, – заявил он после раздумья, – японцы мне нравятся. Знаешь, чем?

      – Чем? – спросил я.

      – Они безобидные.

      – А что, бывают еще какие-то обидные?

      – Бывают, –