она в легком, облипающем платье шла в огород с лопатой и направляла по
бороздам мутные потоки воды. Ее глаза весело смотрели на то, как бодро распрямлялись от
спасительной прохлады листья огурцов, помидоров, гороха, моркови, ботва картофеля, как
особенно ярко начинал зеленеть лук-батун. Петух, с самого начала позорно спрятавшийся
под крышу стайки, тоже чему-то радовался и победно кукарекал из укрытия. Николай с
добела выгоревшей мокрой головой шлепал по огороду, глубоко проваливаясь в размякшей
черной земле.
– Скажи дождю-то, пусть еще припустит, – кричала ему мать, – пусть хоть шелуху-то
на твоем носу примочит.
Николай начинал во все горло припевать:
– Дождик, дождик припусти, мы поедем во кусты, бо-огу молиц-ца, царю клониц-ца!
У царя была жена, отворяла ворота – ключиком, замочиком, шелковым платочиком…
А дождь катился по стриженой голове в глаза, попадал в рот и казался совсем-совсем
безвкусным.
– Мокни, мокни, – смеясь, говорила мать, – больше вырастешь…
Воспоминания были словно озарены каким-то светом. Откуда брался этот свет? Не
могло его быть в темную, трескучую грозу, и ведь, наверное же, неприятными были тогда
холодные струйки, но вспоминалось это светло. Значит, свет был особым эффектом самого
воспоминания. Все живое на земле от света: каждое существо, растение, лист усваивают его
и как бы в самих себе образуют маленькие солнца. А у человека от солнечного света
образовалось и вовсе удивительное – душа (тут уж солнце достигло вершины своего
воплощения). А так как воспоминания и мечты живут в этом солнечном доме – душе, то
потому и кажутся освещенными.
В последний год Николай почти каждую ночь видел во сне родителей, сестренку
Анютку, бабушку Степаниду, черемуху в палисаднике, собаку Левку, дом с потрескавшимися
бревнами. Приснилось как-то, что с внутренней стороны дома стены тоже не штукатуренные,
а бревенчатые, только побеленные. А в кухне, перегораживая угол, прибит шкаф, похожий на
синий наличник со ставнями. Наяву Бояркин этого не помнил. Написал матери, и она
ответила, что такой шкаф и вправду висел у них на кухне, и стены сначала были не
штукатуренные, но Николай был еще совсем маленьким, и удивительно, как он это запомнил.
Часто между вахтами, отдыхая в каюте на рундуке, Бояркин включал слабую
желтоватую лампочку над головой – совсем как в купейном вагоне, и начинал представлять,
как он идет по улице Елкино. Он специально тормозил память и, действительно, словно шел
шаг за шагом, и начинал видеть не замечаемые раньше подробности: заборы, крыши, трубы,
шероховатый с тупыми углами валун у почты, беленый штакетник Кореневых, земля у
которого всегда была вытоптана подковами, резные наличники у Трофимовых, молоденькую
листвянку в палисаднике Крышиных… Так "доходил" он до школы или клуба,