Но карточки будто оживляют их. Вспоминаются голоса, жесты, улыбки,
интимные моменты. А вот уничтожь сейчас эти картонные квадратики, и у памяти не станет опоры.
Но ведь это – его жизнь. Какая-никакая, а жизнь. Впрочем, она была не совсем уж и плохой. Нет,
даже не так. Она была по-своему замечательна! Разве плохо, когда ты абсолютно свободен, ничем
не обременён, когда у тебя нет унижающего ощущения слабости и задолженности? То есть, в
сущности-то, это было здорово!
И откуда-то изнутри, кажется, из самой своей основы, Роман ощущает вдруг такой мощный
потяг к прошлому, что несколько минут сидит озадаченный. Да, да, да! Ему, без всякого сомнения,
хочется отступить в это своё прошлое, не смотря на то, что оно такое грязное и позорное!
Давно уже Роман инстинктивно отгораживается от прошлого. По возможности старается даже
заменить свои старые ботинки, рубашки, куртку. Особенно надёжной заменой кажется ему всё,
покупаемое женой. Но чёрный пакет – это категория отдельная, не заменяемая ничем. И
выбрасывать пакет уже не хочется. Ведь это теперь и не скроешь: женский мир вокруг – контурный,
неопределённый и туманный, каким сделала его встреча с Голубикой – медленно, день ото дня,
вновь набирает прежнюю плоть, цвет, голоса, осязаемость. Тускнеющее свечение холодноватой
Ирэн уже не мешает этому миру назойливо и соблазняющее дотрагиваться до души. Как много
оберегающего света потеряла жена в момент своего ночного признания в нелюбви! Да и он тоже
немало уменьшил его, всячески приглушая своё чувство, уравнивая его с чувством Ирэн. А тот его
внезапный спонтанный вопрос: «смог ли бы я «склеить» такую, как она, в ресторане» и вовсе на
какое-то мгновение отбросил Голубику в общую толпу. Но это мгновение отпечаталось в душе, как
древний след на камне. Королеву нельзя свергать с пьедестала даже на мгновение. Она после
этого уже не совсем королева. Теперь же, когда свечения жены остаётся всё меньше и меньше,
верность Романа держится уже не на любви, а на конструкции убеждений, что смотреть на сторону
103
нельзя, что это грязно и непорядочно. Однако конструкция есть конструкция, она ненадёжна и
зыобка. Вопреки закономерности, что со временем Судьбой начинает представляться и совершенно
случайный человек, Голубика, напротив, несмотря на их ещё «доисторическое» детское
знакомство, постепенно перемещается из категории «Судьба» в необязательную категорию
«случайность». Поэтому не раз уже, взглянув на Ирэн словно со стороны, Роман ловит себя на
странном недоумении: почему именно с этой женщиной, в этой квартире и этом городе, с этой
нудной работой на заводе, ему суждено прожить все свои дни до последнего? Разве это уже всё?
«Успокойся, это Судьба, ты же помнишь её замечательный синий прилив…», – говорит он себе,
пытаясь вернуться в налаженное русло, а глубинное «я» (второе, истинное «я», по определению
Серёги)