сессии, Аня окончательно переехала к Гене, а для их родителей прибавилась ещё один повод для головной боли – квартира для молодожёнов, которые наотрез отказались рожать им внуков пока не станут жить одни. После хлопот по обустройству супруги решили организовать себе запоздалый медовый месяц на остатки денег, подаренных к свадьбе, которых им, конечно, не хватило, и Аркадию Ивановичу пришлось не позволить ударить сыну в грязь лицом перед молодой женой. Они съездили в дружественное ближнее зарубежье, в котором, правда, вскоре произошёл переворот, и оно перестало быть дружественным, но не это главное. Суть в том, что новоиспечённые супруги не сдержали обещания не заводить детей прежде, чем обзаведутся собственным жильём, и Аня вернулась домой беременной. В ту осень на очередной курс в консерваторию она не пошла, не пошла и в следующую, пропустив таким образом два года. Будучи девочкой хрупкой и утончённой, Аня очень тяжело перенесла беременность и роды, и здоровой новорождённой девочке, которую в честь бабушки назвали Светой, приглашали кормилицу. Но в дальнейшем хлопот с ребёнком молодая мама испытывала гораздо меньше. Мать Гены была столь упоена внучкой, что ради того, чтобы иметь возможность посвятить той всё своё время, на пять лет раньше срока вышла на пенсию, и, когда молодые с годовалой Светой наконец переехали в собственную квартиру, на Аню свалился целый ворох непонятных проблем с детём, к которым она оказалась совсем не готова. Однако бабушка и тут приноровилась больше заниматься девочкой, чем её родители, вставая утром ещё затемно и мчась семь остановок на метро, чтобы покормить ту тёплой кашей. Днём она уходила и возвращалась вечером, чтобы почитать внучке сказку. Такое самопожертвование весьма удивило окружающих и, прежде всего, её собственного мужа, он никогда не предполагал, что в этой давно знакомой женщине могло затаиться столько нежности, и ещё менее понимал, почему она до сих пор осталась нерастраченной.
Родители же Светы очень странно относились к своему ребёнку, они чувствовали неловкость в её присутствии, особенно наедине, особенно Геннадий, и после переезда всё только осложнилось. Иногда он заглядывал девочке в открытые чёрные глаза, чувствуя, будто должен что-то сделать, но не понимал, что именно. Молодой человек осознавал – это его родное существо, но терялся, поскольку сам был ещё ребёнком. Гена пытался с ней играть, но игры не получались, с прогулками дело обстояло лучше, а читать ей сказки, учить её словам ему нравилось, временами даже приводило в восторг, что, к слову, являлось признаком его собственной детскости. Аня же вскоре освоилась с дочкой, поскольку ей приходилось за ней ухаживать. Однако стеснение оставалось, ребёнок не был ни долгожданным, ни действительно желанным, но это в полной мере перевешивалось тем, что ни у одного из супругов никаких чётких планов на будущее, которые могла бы поломать родившаяся девочка, не имелось, посему, если бы те хорошенько призадумались, то поняли, какое счастье с ними случилось.
Итак, Аня